Елена Феррари

Все рисунки подчеркивали экзотическую, турецкую атмосферу стихов, вошедших в сборник. Да и само название — «Принкипо», должно было отсылать образованного европейского читателя туда, на пряный Восток.

Принкипо, что по-гречески означает «принц», — это остров, ныне называющийся Бююкада (то есть просто «Большой остров», но уже по-турецки) — крупнейший среди Принцевых островов в Мраморном море недалеко от Константинополя-Стамбула. Настолько недалеко, что можно предположить: во время турецкой командировки один из опорных пунктов Особой группы Региструпра находился именно там, на Принкипо, или же там бывала сама Елена. Остров совсем небольшой, тихий. Там и сегодня запрещен автомобильный транспорт, а 100 лет назад нечего было и запрещать. Константинополь-Стамбул рядом, но так же близко было и азиатское побережье Турции, контролируемое в ту пору кемалистами: идеальное место с точки зрения нанесения ударов в районе Босфора — что для средневековых пиратов, что для чужеземных военных разведчиков. К тому же в те годы он был почти поровну заселен греками и турками — благодатнейшая почва для изучения сразу нескольких языков, которыми так увлекалась Елена Константиновна. Интересно высказался по этому поводу другой, чуть более поздний житель Принкипо (цитируемая запись из дневника относится к 1933 году), которому довелось прожить на острове не один год и само имя которого сыграло зловещую роль в судьбе Елены Феррари — Лев Давидович Троцкий: «Мы объясняемся с Хараламбосом на новом языке, постепенно сложившемся (так в тексте. — А. К.) из турецких, греческих, русских и французских слов, сильно измененных и редко употребляемых нами по прямому назначению. Фразы мы строим так, как двух- и трехлетние дети. Впрочем, наиболее частые операции я твердо называю по-турецки. Случайные свидетели заключили отсюда, что я свободно владею турецким языком, и газеты сообщили даже, что я перевожу американских писателей на турецкий язык. Явное преувеличение!»[254]

Стихи из сборника «Принкипо» переводились с русского на итальянский. Русский оригинал до сих пор не обнаружен, а он не просто существовал — его видел Горький. Помните, как Алексей Максимович делал замечание Феррари, сравнивая ее вставки турецких и греческих слов в русский текст с песнопениями хлыстов? В вышедшем в 1925 году сборнике все они на месте: и лимонли, каймакли дондурма, и многое другое, что так не понравилось мэтру. Правда, некоторые слова Феррари вынесла в специальный словарик, но был ли в этом смысл — вопрос остается открытым. Равно как и сама идея издания такого сборника на итальянском языке.

На какую аудиторию рассчитывала Елена Феррари, выпуская свои стихи в фашистской Италии, где она числилась советским работником, а служила и вовсе шпионкой? Для чего надо было так стараться привлечь к себе внимание, вынося в тот же словарик объяснение аббревиатуры: «S.F.S.R. — Socialistica. Federazione. Soviettistiche. Reppubliche», написанной в одном из стихотворений одним словом «Esseffesserre» («Эсэфэсэрэ») и в контексте стихотворения означающей имя животного? Может быть, «Ирэн» надеялась легализоваться в итальянской богеме как «пропагандистка из советского посольства» и тем самым получить карт-бланш на общение с местными коммунистами и левыми, дабы спокойно подыскивать в их среде кандидатуры для вербовки? Тогда это обычный, накатанный, излюбленный путь советской разведки в предвоенные годы. Тот самый путь, что обеспечил основную причину едва ли не всех успехов и всех провалов довоенных шпионских сетей в Европе и Азии. А может быть, всё проще? «Ирэн» жаждала тайной службы — острой, опасной, но уже привычной (сама писала в анкете, что видит в разведывательной деятельности свое призвание)[255], но одновременно и страстно желала творить. А разве можно объяснить автору, поэту, юной поэтессе (Феррари «уже» 25 лет), если ей очень хочется издать свою книгу, что, каким бы ты ни был поэтом, но если ты еще и шпион, то лучше не привлекать к себе такого пристального внимания?