Елена Феррари

Ближайшим родственником по-прежнему оставался брат Владимир, который тоже теперь жил в столице. Уволенный из армии в 1922 году, после окончания турецкой командировки, он успел поработать печатником, недолго поучиться в Институте красных инженеров, а два года спустя был мобилизован вновь. Служил в Москве — сначала комиссаром, потом младшим инспектором Центрального управления военных сообщений Штаба РККА, помощником по политической части начальников разных подотделов штаба, а в октябре 1924 года стал комиссаром Военно-инженерной инспекции РККА. В общей сложности за 1924 год Владимир Воля переназначался на разные должности не менее семи раз, и новый, 1925 год он встретил как помощник инспектора инженеров РККА по политчасти Организационно-мобилизационного управления Штаба РККА, то есть, проще говоря, проверял знание истории партии, состояние Ленинских комнат и уровень партийно-политической работы в инженерных войсках[240].

В той же анкете Елена Константиновна указала свою фамилию как Феррари, добавив на казенный манер «Голубева Ольга» в скобках, специальность в прошлом — «медно-литейный мастер», а в настоящем — «литература». В графе под номером 19 — «Бывал ли за границей, где и когда, по скольку времени и чем там занимался?» — четко разделила: «1920–1921 командировка Региструпра. 1921–1923 то же, затем работа по литературе». Командировки во Францию отозвались связями (пока еще не порочащими) «с заграницей»: «Во Франции литературные и кинематографические знакомства».

Это важный момент. Если в анкете 1921 года Ольга Голубовская указывает среди таких заграничных, читай — перспективных, связей знакомых в турецкой Анатолии, в Константинополе и на средних морских судах, а потому мы получаем право моделировать в своих фантазиях картины использования таких знакомств для тарана «Лукулла», то теперь простора для воображения становится еще больше. Французский культурный бомонд — это вам не лоцманы, боцманы и шкиперы с Босфора, это, как писал очередной классик, «коленкор другой». Культурные сливки Парижа — это как минимум красиво. Правда, не совсем понятно, для чего и как можно использовать такие связи сразу, особенно в военной разведке, но в качестве перспективных разработок это может выглядеть довольно заманчиво. Теоретически (да и практически тоже, что греха таить) все разведслужбы могут использовать, стараются это делать и порой действительно успешно работают в своих интересах с представителями элиты, но в случае советской разведки приоритетное право в подобного рода играх традиционно отдавалось чекистам — разведке политической. Военные изначально старались ставить себе иные, более практические, часто просто технические цели и задачи (например, украсть схему перспективной разработки вооружения). И все же… Наличие любых связей значительно лучше, чем отсутствие каких бы то ни было. К сожалению, время покажет, что литературные и кинематографические знакомства, равно как и сомнительная слава среди русской эмиграции, ничем не помогут в работе Елене Феррари. Куда более насущными и востребованными окажутся ненадежные и подозрительные для полиции контакты с местными коммунистами, из числа которых до самого начала Второй мировой войны советская военная разведка будет продолжать черпать основную массу своей агентуры.

К 12 сентября 1924 года, когда Елена Константиновна заполнила очередную анкету, бывший разведотдел Управления первого помощника начальника Штаба РККА вновь стал Разведывательным управлением того же штаба. В связи с «проведенными оргштатными мероприятиями» и возвращением из долгосрочной загранкомандировки наша героиня заново прошла проверку у чекистов: «Особый отдел ОГПУ сообщает, что препятствий к приему на службу в Разведупр РККА Феррари Елены Константиновны не встречается»[241]. Ее уголовное дело 1919 года либо осталось вне поля зрения сотрудников контрразведки, либо, что скорее всего, они просто не придали ему значения: еще не менее десяти лет к прошлому, связанному с анархистами, эсерами, даже с царской службой, будут относиться весьма снисходительно, глядя на завихрения прошлого своих коллег сквозь пальцы.

Препятствий для начала очередной командировки более не оставалось, и почти ровно через месяц Елена Феррари, фигурировавшая с этого времени в переписке с Центром как «Ирэн», сообщала своему наставнику уже с нового адреса:

«Дорогой Алексей Максимович!

Я в Риме и очень хотела бы приехать к Вам, повидать Вас. Можно?..»