Елена Феррари

Чебышёв и Ходасевич разговаривали о Феррари 2 марта 1932 года. Полный очерк появился только в июле, когда «Люси́» уже убралась из Парижа. Был ли ее отъезд связан с нависшей из-за белых журналистов угрозой? Велик соблазн ответить утвердительно. Тогда можно было бы сказать, что по результатам публикации не было принято никаких мер, потому что статья спугнула разведчицу и ловить стало некого. Но… мы знаем, что стандартный срок командировки за границу в советской военной разведке составлял два года — для Елены Феррари он истекал как раз в марте — апреле 1932-го. Кроме того, в одном из доступных нам документов (сообщении Центра в Париж от 29 марта) во вполне рутинном стиле сообщается об ожидаемом скором прибытии «Люси́» в Москву — никакого форс-мажора, никакой срочной эвакуации, ничего подобного. Да, Елена Феррари действительно в то время находилась во Франции на грани провала, но совершенно по иным причинам, а в Центре ее ждали с докладом не только по состоянию дел в парижской резидентуре, но и в связи с одной малозаметной тогда операцией, которой, вопреки ожиданиям ее участников, как раз и суждено было войти в историю.

В самом начале 1932 года Москва озадачила очередного резидента в Париже неожиданным указанием:

«…5. Просим поинтересоваться, не можете ли Вы при помощи Ваших связей найти среди журналистов, инженеров или коммерсантов — лиц, которые подошли бы для нашей работы и могли бы крепко осесть в Японии. Вопрос о посылке туда людей в настоящее время имеет для нас большое значение и поэтому этим нужно заняться серьезно…

21.1.32 г. Мальта»[287].

Центр даже предложил — на усмотрение Парижа — свою кандидатуру из числа французских агентов: некоего № 658 — «тип международного шпика, в своей работе прикрывающегося фразами о пацифизме и борьбе с немецким милитаризмом». «Вел» его сотрудник резидентуры Д., а курировала работу с № 658 в целом (ежемесячные встречи) — агент «Люси́»[288]. После некоторых размышлений № 658 забраковали, и вскоре этот агент погиб в случайной автокатастрофе по дороге из Женевы в Париж, а 27 января Центр повторил свою, недельной давности, настойчивую просьбу относительно подбора человека для работы в Японии.

Решение было принято чуть менее чем через месяц. 22 февраля из Москвы в Париж отправилось очередное сообщение: «Жиголо мы решили использовать на Желтых островах…»[289]

«Жиголо» — сербский коммунист Бранко Вукелич. Его поставили на учет в парижской резидентуре как перспективного агента еще год назад, в первом квартале 1930 года. Строго говоря, изначально военная разведка положила глаз на его брата, и год спустя, в апреле 1931-го, докладывала в Москву:

«…2. 605 /Славко Вукелич/, инженер-электрик, серб, 23–25 лет, коммунист, по нашим указаниям отошел от партии… Работает идейно, это тип партийного энтузиаста, мечтающего попасть в СССР. Женат на молодой женщине 20 лет, дочери с-д русского эмигранта Коварского. Жена находится всецело под его влиянием, с семьей порвала и тоже, как и он, мечтает о возможности попасть в СССР. По профессии она фотограф (отличный вариант семейного подряда для подпольной работы. — А. К.)^{25}. <…>

605 имеет брата, тоже инженера-электрика, работающего в торговом отделе одной маленькой фабрички по различным электроприборам. Его предприятие для нас интереса не представляет. Он беспартийный, более материалистичен, чем его брат, не прочь подработать от нас. Получен… независимо от брата, в начале 1930 г. О работе брата, однако, знает. Денег от нас не получал. Хочет натурализоваться и пойти отбывать военную службу во французской армии… Обещал работать для нас после поступления в армию. До сих пор давал случайные материалы по поставкам для армии различного электрооборудования»[290].

Из этого сообщения понятно, что Бранко, хотя и знал, что его брат связан с русскими, не стал пользоваться его протекцией и вообще относился к ремеслу разведчика более прагматично. Тем не менее он тоже, как и Славко, симпатизировал коммунистам и хотел помогать им. А уж если удастся при этом еще и заработать — почему бы и нет? Тем более что затея со службой и в югославской армии провалилась с треском: у молодого человека было слабое зрение, Бранко носил очки, и непонятно, на что надеялся, собираясь служить во Франции или на родине в строю и с винтовкой в руках. Зато ему как нельзя лучше подходил вариант службы, описанный английским поэтом и разведчиком Редьярдом Киплингом:

Не там, где летит эскадрон,
Не там, где ряды штыков,
Не там, где снарядов стон
Пролетает над цепью стрелков,
Не там, где раны страшны,
Где нации смерти ждут,
В честной игре войны, —
Место шпиона не тут^{26}

.