Элеонора Дузе

лии»,— молила она. В пасхальный понедельник 21 апреля 1924 года,

проснувшись в час ночи, она взволнованно спросила, не рассветает ли.

«Надо ехать»,— проговорила она и велела открыть окна. В темную

комнату ворвался ледяной ветер гшттсбургской ночи.

На лице ее смерть запечатлела бесконечный покой...

По указанию правительства тело великой актрисы привезли в

Италию и похоронили в Азоло, «между Монтелло и Граппа», как она

хотела.

ЭЛЕОНОРА ДУЗЕ

Удивительная способность придавать художественную закончен¬

ность и индивидуальность воспроизводимым образам, столь редкая в

артистке-женщине способность перевоплощаться, отрешаться от

своей субъективной психологии, от особенностей своего внешнего и

внутреннего склада — вот редкая отличительная черта Дузе. Дузе не

только артистка с сильным и страстным темпераментом, с огнем в

крови, но великая актриса, умеющая владеть собой, умеющая задумы¬

вать воспроизводимые ею типы, умеющая отчеканивать свои замыс¬

лы в тончайших деталях. Женщины всех темпераментов, всех слоев

общества — женщины нежные, кроткие и упорные в своих привязан¬

ностях, как Маргарита Готье, княгиня Жорж Дюма, Памела Гольдо¬

ни, Юлия Шекспира, женщины страстные, как Клеопатра, Фернанда

Сарду, Сантуцца Верга, женщины сангвинические, подвижные, ко¬

кетливые, грациозно-комичные, как Трактирщица Гольдони, Фру-

Галеви, женщины падшие и жаждущие возрождения в любви,

как Цезарина Дюма, как Одетта Сарду,— все эти женщины живут в

нашем воображении своей особенной и вместе с тем чисто женской

жизнью, любя до самоунижения, страдая, проклиная свою судьбу,

тщетно пытаясь разорвать оковы, которые налагают па них их собст¬

венные страсти.

Это целая портретная галерея женских типов, написанных ярки¬

ми, сильными красками, залитых теплым светом истинного таланта.

...Клеопатра Дузе выходит на веранду вместе с Антонием. На ней

восточный наряд, узкий, пестрый, стелющийся по земле, опутанный

причудливыми цепями и бляхами. Смуглая грудь прикрыта только

тяжелыми ожерельями. На голове египетская повязка из драгоцен¬

ных камней. Лицо смуглое, большие черные продолговатые глаза то

вспыхивают, то снова заволакиваются. В сотый раз она спрашивает

Антония, любит ли он ее. Ее голос — певучий, капризный. Она опи¬

рается на плечо Антония. В другой руке вместо опахала большой бу¬

кет висящих лотосов... Вот она — настоящая Клеопатра — фантасти¬

ческий образ древнего юго-востока. Вот она — Клеопатра Шекспи¬

ра — влюбленная женщина, уже уставшая любить, но бессильная

совладать со своей последней страстью... Докладывают о вестнике из

Рима. Предчувствие ли это разлуки или просто ужас при мысли о том,

что есть еще целый широкий мир, владеющий ее Антонием, но Кле¬

опатра уже вся возбуждена, глаза загораются, чтобы тотчас померк¬

нуть, голова откидывается назад, как от дурноты; надорванным голо¬

сом она зовет своих приближенных рабынь. «Я упаду... Не может это

длиться... Не выдержит природа...».

Антоний застает ее в этом состоянии. Она гонит его прочь. Она

дает волю своему необузданному воображению: она осыпает его ядо¬

витыми упреками. Недобрая улыбка, особенная улыбка восточной

женщины, приподнимает ее верхнюю губу и обнаруживает два ряда

блестящих зубов. Насмешки сменяются упреком, певучий голос вдруг

становится глухим, сдавленным, потом резким. Но разлад ей невы¬

носим. Антоний очаровывает ее, даже в минуту ссоры. Она прибли¬

жается к нему, кладет руки ему на плечо, и в откинутой голове, в по¬

лузакрытых горящих глазах чувствуется непреодолимая женская

страсть. Они прощаются страстным кратким объятием.

Антоний в Риме. Клеопатра лежит на кушетке ничком и, подпер¬

ши голову обеими руками, облокотясь на локти, смотрит куда-то

вдаль загадочным взглядом, в котором неуловимо переливаются ка¬

кие-то думы. Головная повязка спадает по обеим сторонам ее лица:

настоящий египетский сфинкс. «Хармиона, где он теперь? Как дума¬

ешь? Стоит ли он, иль ходит, или сидит, иль едет на коне? Счастли¬

вый конь: Антония он носит! Конь, будь ретив: известно ли тебе, кто

твой седок? Атлас, держащий землю, рука и меч людского рода. Он

не вспомнил ли теперь о Нильской змейке (так он зовет меня)? Не

говорит ли он, не шепчет ли тихонько: где она?.. Увы! Я пью слад¬

чайшую отраву: возможно ль, чтоб он вспоминал меня, всю черную

от поцелуев Феба, покрытую морщинами годов...» Непередаваемым

голосом, полным мечтательной грусти, говорит Дузе этот монолог, ле¬

жа в той же позе, глядя вдаль широко открытыми глазами. Усталость

отражается на ее лице, и в ту минуту, когда она говорит о своих мор¬

щинах, лицо ее вдруг кажется постаревшим. Вы понимаете, глядя на

эту сцену, что драма Шекспира не просто ряд эпизодических сцен,

как о ней отзываются многие театральные и художественные крити¬

ки. Вы понимаете, что история последней любви египетской царицы

есть настоящая цельная драма. В последней привязанности этой жен¬

щины, когда-то безумно расточавшей свои ласки и искавшей само¬

забвения в объятиях многих мужчин... есть глубоко человечный эле¬

мент. Борьба стихийных сил отражается на закате ее жизни пробле¬