Эльф среди людей

«Нет. Не помешает».

Очень хотелось кого-нибудь убить. Желательно прямо сейчас. Твари Тирн-Гортада для этого бы отлично подошли.

…спорили до хрипоты.

Перворожденные синдары были, несомненно, учтивы, величавы и бесстрастны – с Тинголом. Или с Келеборном.

Но не сейчас.

– Незримый мир – не лес, кустов спрятаться там нет! Твари нас почувствуют сразу же!

– Пусть чувствуют. Их держат тела, куда они денутся.

– А бросить тело? При смертельном риске?!

«Нет. Не бросят ни за что. Это их главная драгоценность».

– Железный лорд, ты уверен?

«Поверьте мертвецу».

Железным лордом его стали звать сначала за глаза, а потом и в лицо. Надо же, в самом деле, его как-то называть. «Сын Феанора» в устах синдара граничит с оскорблением, по имени – неучтиво, просто «лорд» – так он не их лорд… Кто-то из синдар, глядя на Келегорма, слегка бледного, но старательно-спокойного после беседы с очередным пришедшим исцеляться от ненависти, обронил эти слова – «Железный лорд». Прозвище пристало мгновенно.

Молодежь занималась лагерем. Хэлгон привычно взял на себя обязанности старшего и быстро обнаружил, что особой разницы между дунаданами и синдарами он не видит. Еды нужно меньше, на охоту никого посылать не надо, но в целом всё как обычно. В свободное время можно упражняться с мечом. Молодежь подтянется, вот и будем сравнивать удары, заодно обсуждая, как резать тварей… знать бы еще, как их резать, чтобы наверняка. Вон, мудрые ведут беседу, у них и спрашивайте.

– Если клинок хороший, то хватит удара в Явном мире и не понадобится добивать в Незримом! Развоплотили же назгула. И отнюдь не эльфы.

– Там дело было не в клинке. И потом, у назгула не было тела.

– А его точно не было? Он же ездил верхом, меч держал…

«Хэлгон!»

– Что, мой лорд?

«Ты же видел назгулов?»

– Короля-Чародея, да.

– Как близко?! – вскинулся кто-то, не разобрать, кто именно.

– Шагов полсотни.

– И как, было у него тело?

– Трудно сказать...

«О чем мы спорим?! – рявкнул Неистовый, растеряв остатки почтения к древним эльдарам. – Назгулов нет. У тварей тело есть. И убивать их придется дважды: и в Явном, и в Незримом мире».

– Подождите, – перебил Кархид. – Железный лорд, вот меч, посмотри, – он обнажил свой клинок, протянул Келегорму.

«Я призрак, – укоризненно сказал тот. – У меня рук нет».

– Прости. С тобой забудешь про это. Так гляди, – он положил меч на ладони, Келегорм провел сверху своей. – Что думаешь? После его удара придется добивать тварь в Незримом мире?

«Думаю, нет. И сколько у нас таких мечей?»

Синдары продолжали приходить, перевалило за две дюжины, и с каждым новым – разговор для Келегорма был всё легче. То ли привыкал, то ли научился вести беседу на столь нелегкую тему, то ли синдары, пришедшие не сразу, умеряли боль в себе, и говорить с ними было действительно проще.

То ли Неистовый спешил побыстрее завершить подобный разговор как тяжелую, но неизбежную обязанность и вернуться к бурным обсуждениям, как же убивать мертвых.

Пришедший сегодня, Нимдин, говорил о том, что былым врагам стать союзниками – это победа над Искажением, пусть и малая, но победа… хорошо говорил, Келегорм кивал, но думал о том, что в Незримом мире засаду действительно не устроить, а она нужна, и значит, она должна быть в Явном и дальше по сигналу перворожденные…

Вечерело. Вернулся Хэлгон с молодежью – принесли дрова для костров. Несколько синдар остались верны себе даже в столь необычном походе и захватили с собой кто флейту, кто небольшую арфу, так что ночные песни у огня стали обычным делом, и это возвращало в сегодняшний день из страшного прошлого, и сначала оно резануло по сердцу неожиданной болью – воспоминанием о Белеге, но потом и эта боль ушла, растворилась в светлой памяти, потому что Белег сейчас в Валиноре, ему хорошо, а вспоминать о дружбе – это тоже хорошо, и в прошлом надо держаться за лучшее, а не за страшное, и правы эти синдары, пришедшие исцеляться от ненависти, и прав их ледяной король, говорящий, что гнев – это болезнь.

И кстати – о больных. Вон он, Эредин. Ему было бы легче, если бы Хэлгон восседал на пне и приказывал принести дрова, а не таскал бы сам, да еще и больше, чем они. Ему было бы легче, если бы подлый сын Феанора и предатели своего народа, осмелившиеся примкнуть к Убийце, высокомерно командовали бы им… А так тебе очень больно, малыш… хотя, какой ты малыш, ты меня ненамного моложе. Но ведь насколько ненависть позволяет сохранить юность… просто удивительно. Тебе больно, потому что ты считаешь, что твоя ненависть – это и есть твое сердце, что отказавшись от ненависти, ты предашь себя. Ты заблуждаешься, тысячелетний маленький Эредин, ты заблуждаешься, как когда-то мы… И нет такого мудреца, который скажет тебе, что, отказавшись от ненависти, ты не потеряешь, а обретешь себя. То есть, мудрецов-то много, весь отряд, начиная с командира, но ты же не услышишь, пока в твоем сердце не учинится твоя собственная Дагор Дагорат и весь твой прежний, искаженный мир не рухнет к балрогам, и ты не поймешь этого сам…