Эльф среди людей

Хэлгон вкатил на вершину холма небольшой камень.

Не будет заметным. Не для людской памяти, не для людских сказаний это надгробие. А просто потому, что нельзя его не поставить.

Чтобы высечь на камне Звезду Феанора, не нужно размечать рисунок. Он накрепко – и в сердце, и в руках. Ты просто видишь ее на этом валуне. Разве трудно обвести то, что видишь?

Резец непривычен: ты не камнерез. Когда возводили чертоги в Форменосе, когда строили Аглон, ты просто помогал мастерам. Такие, как ты, были нужны, необходимы: вы освобождали подлинных творцов от рутины, вы носили камни, выполняя сотни поручений, тотчас забывая о сделанном и готовые к новым.

А теперь… что ж, не нужно много искусства, чтобы глубоко прорезать линии Звезды. Твоих умений хватит.

Эхо Холмов Мертвых подхватывало звон резца. Но то были не голоса прошлого, не отзвуки грядущих судеб, нет – это было просто эхо от ударов молота по зубилу. Просто эхо под серым ноябрьским небом, и пожухла трава, и побурел папоротник – да, опять склоны холмов словно в запекшейся крови.

«А мы всё хороним и хороним».

Кровь запеклась, рана заживет, и тебе идти дальше. Но болеть ей до конца твоих дней. Уж точно: до конца твоих дней по эту сторону.

Из года в год, когда папоротник становится бурым. Как кровь.

Уйдешь ли ты в Мандос, мой лорд? а если уйдешь – сколько тебе там пробыть? Сколько веков тебе понадобится, чтобы пережить эту осень? прекрасное узорочье твоих рухнувших планов? Возможно ли смириться с этим?

Да, возможно. Мандос излечит.

Только напрасно мы говорили, что у Намо теперь тебе не задержаться, если пойдешь. Теперь – ты к нему надолго.

Если.

Звезда Феанора – восемь больших лучей и восемь малых – была глубоко врезана в камень.

Осталось самое последнее.

Как и два года назад, собрать много хвороста. Сложить костры. Но не по разным курганам, а все здесь. Вокруг Звезды.

Десять огней.

Эту часть ритуала он соблюдет, несмотря ни на что.

В ноябрьской ночи вспыхнул незамкнутый круг огней. Ветер смилостивился и смирился, не пытаясь их задуть. Впрочем, ты бы удержал огни и в дождь, и в бурю.

Ты молчал.

Молчал совсем – и в мыслях тоже. Пусть говорят о немеркнущей памяти эльфов, но сейчас ты забыл все песни Форменоса и Аглона, пламень Исхода и ярость Первой эпохи сейчас чужероднее орков. Эти песни не о твоем Аранге. Они теперь не для тебя.

Тебе нечего петь.

Ночь. Огни. Ветер.

И последнее прости.

Только под утро – гостем незваным, но желанным, словно павший Хальбарад пришел к тому, кто мог стать бы ему другом, – в тебе зазвучали эти слова:

…Спой мне, ветер, об ушедших – в тьме веков и в крови дня.

Странно провожать лорда нолдор аданской песней? А что не было странным за последние годы? Когда Кольцо Врага, страшнейшее из творений, вдруг дало твоему лорду прожить новую жизнь. Бывает ли, чтобы лихо настолько обернулось благом?

Бывает.

Спой, ведь в Пустошах опасно раздаваться прочим песням,

Спой про нас, живых и мертвых.

Таков твой Арнор. Могил в нем больше, чем живых, – и всё-таки вы живы. И ты пока жив.

Спой мне, ветер, про меня.

Оставив догорающие костры во власти сырой земли и холодного ветра, Хэлгон спустился с холма.

До кузницы добрался, когда начало смеркаться. Уже светились окошки в домах у Тракта, дымок над трубами, вкусные запахи.

– Кого несет на ночь глядя? – крикнул кузнец при виде темной фигуры.

– Я принес инструменты. Благодарю тебя.

– А. Это ты, – мастер отложил молот, сунул заготовку в горн: пусть пока погреется. – Всё сделал?

– Да, всё. Спасибо. Возьми, – Хэлгон протянул долото и молот.

– Угу, – кузнец принял их, чуть смутившись. Странное это, всё-таки, дело: с эльфом разговаривать. – Ты… издалека ведь? ну, камень же твой далеко? я к тому, что время позднее, ты бы отдохнул… у нас? а?

Вот он посмотрит на тебя лордом и скажет, что бессмертным отдых не нужен, и уж точно не в твоей лачуге…

Эльф грустно улыбнулся и сказал:

– Спасибо.

Уф…

А усталый он. Еще б не быть усталому, если друга схоронил. Тут хоть трижды бессмертный, а выдохнешься.

– Ты иди тогда в дом, а я скоро закончу и буду.

Хэлгон кивнул и вышел.

Подошел к дому, осторожно постучал.

– Открыто же! – раздался женский голос.

Эльф вошел, и на него выбежало русоволосое создание в том отчаянном для матерей возрасте, когда ножки уже крепкие, но сознание еще как у крохи.

– Пихёл? – осведомилось дитятко.

– Гость пришел, – ответил Хэлгон. Чуть поклонился хозяйке: – Твой муж пригласил меня.

Кузнечиха расцвела: любая засияет, когда ей кланяются. Да еще и такой гость!

– Ты тот самый эльф?!

Она засуетилась, усаживая его, Хэлгон с улыбкой принимал ее заботу. Он сразу дал палец малышке, слишком хорошо зная, что матери сейчас никак не до нее, а дитя этого не понимает.