Неонис Светлоликая? Она ли… на фибуле осиновый лист в серебрении. Это не герб. Изгнанникам не дозволено помещать гербы на одежду, но никто не в силах отобрать память.
— Сколько времени прошло? — поинтересовался юноша, опираясь на копьё.
— Много… тысяча лет без малого.
— Тысяча? — удивление меняет лицо той девушки, которая почти ребёнок. — Тысяча лет… это… это много. наверное.
Она нахмурила лоб.
А Калегорм увидел того, кого и не надеялся узреть когда-либо.
Мальбрик Медвежье ухо.
Уши у него были вполне обыкновенными. Да и сам он не выделялся среди прочих. Тогда почему…
— Погоди, Эя, — он выставил руку, не позволив девушке сделать шаг. — Тысяча лет, конечно, удивительно…
Свет отражался в хрустальных гранях.
— У него получилось, — произнесла дева, чьи волосы были заплетены в две косы, а голову украшала корона из остролиста. Ягоды его налились светом, тогда как края листьев напротив потемнели.
Это было красиво.
— Получилось, — согласился Мальбрик. — Только… что.
Он поднял руку и поглядел на полупрозрачные пальцы.
— Ох…
— Вот только не надо слёз, — Мальбрик произнёс это жёстко. — Мы знали, на что идём и во имя чего… поэтому… не надо слёз. Просто не надо.
И дитя — назвать её девой Калегорму было сложно — старательно заморгало, пытаясь сдержать эти слёзы.
— Тысяча лет… — повторила дева с короной из остролиста. — Мы были мертвы тысячу лет… а теперь вернулись. Калегорм… Мальбрик, это твой… потомок?
— Скорее уж моего брата, — статуя разглядывала Калегорма не менее внимательно, чем он — статуи. И Калегорм смутился, поскольку выглядел он далеко не так, как следовало бы.
И лицо вон красное.
Кожа от прикосновения тьмы пошла сыпью, а часть пузырьков лопнула и зуд лишь усилился. Ухо покраснело. Причёска тоже не соответствует высокому моменту.
Да и сам он, в целом.
Не соответствует.
— Я… счастлив лицезреть…
— Ой, — отмахнулась до того молчавшая дева, с цветами водяной лилии, вплетенными в косу, — давай без этих церемонных завываний. Они мне ещё тогда на нервы действовали. Начинаю думать, что всё-таки ничего не изменилось.
— Изменилось, — не согласился с неё Мальбрик, переводя взгляд на Ива-эна. — Многое изменилось… посмотри на этих двоих. Они связаны.
И все посмотрели.
Иван поёжился.
Восставшие древние эльфы, которые не просто так восстали, а ожившими статуями, уставились на него. И на Марусю тоже. Марусю Иван задвинул за спину, шепнув:
— Если что — беги.
И точно понял: не побежит.
Не оставит.
— Он… человек, — с удивлением произнесла девица, которая так и не выпустила из рук лука. Ну хоть целиться перестала.
— Наполовину, — уточнил Иван.
— Он наполовину человек… и ему позволено было появиться на свет! — в голосе звучало удивление. — Твоя мать была… несчастной девой, которую…
Дева замялась, не зная, как сказать.
— Пленили люди и заставили…
— Мою мать пленять себе дороже, — честно ответил Иван. — Даже у бабушки не получилось. И вряд ли её можно назвать несчастной. Она, конечно, своеобразная очень, но как мне кажется, вполне счастлива. Просто…
Они слушали.
Все двенадцать. Жадно так, будто Иван им не про маму рассказывал, а раскрывал секреты мироздания.
— Она просто практику проходила в Предвечном лесу… экологическую.
— Она… человек? — чуть ли не шёпотом произнесла совсем юная девушка.
— Человек. Вот… встретила отца. Влюбилась. Поженились. Потом я родился… потом то ли любовь прошла…
— Истинная любовь не может пройти.
— Или просто надоело. И она уехала. А я некоторое время жил с отцом, потом… потом меня бабушка забрала.
Эльфы загомонили все и сразу.
А та, хрустальная девочка, сделала маленький шажок и, протянув руку, коснулась Ивана.
— Какой… забавный… и смешной…
Обхохотаться можно.
— А что с твоими волосами? — поинтересовался кто-то.
Надо как-то различать их, что ли. Ну, попытаться во всяком случае.
— Это… подвиг во имя прекрасной… невесты, — получилось соврать и почти не покраснеть.
Разве что самую малость.
Маруся фыркнула, но не стала комментировать.
— А в наше время пели… — задумчиво протянула эльфийка и поглядела на Марусю, кажется, с завистью. Вздохнула даже. — С волосами интереснее… и намерения видны, и ждать не надо десять лет, пока он строки уравновесит и мелодию подберёт…
— Ещё слушай потом, — сказал кто-то из дев.
— Вообще-то… пока мы тут беседы ведем, — счёл нужным переключить внимание Иван. — Там мир гибнет!
Слова особого эффекта не возымели.
Нет, эльфы посмотрели на дверь, но куда больше их занимали Иван и Маруся.
— Это твоя невеста? — эльфийка с остролистом на голове наклонилась, чтобы рассмотреть Марусю. — Ты на ней действительно женишься? И тебе позволят?
— А кто мне может запретить?
— Твой род! Или вот род твоего отца… они пережили один позор, и теперь снова породниться с человеком. Почему тебя не изгнали?
— Понятия не имею.
— Потому что ныне это не принято, — пришёл на выручку Калегорм. — Я знаю, что некогда… Пресветлый лес придерживался идеи чистой крови.
— Придерживался? — фыркнул парень с копьём. — Это мягко говоря… они держались за эту грёбаную чистую кровь, как… как не знаю, за что! Даже Белеагру не удалось…
Он запнулся, словно вспомнив о чём-то.
Ком-то.
И помрачнел.