Эльфийский бык 3

— Ну почему… я за тобой давно приглядываю. И коноплю ты кормила, и коровок гладила. Значит, хорошая. Хорошая, одинокая, детей хочешь. Надо брать!

Нет. Он смеётся.

Точно.

Или…

— Вообще-то за девушкой сперва ухаживают, — проворчала Юлиана, потому что надо было что-то сказать. — Гуляют там… угощают…

— Ну… — Семен поскреб голову. — Мне казалось, что ты уже нагулялась за день, но если хочешь, могу отвесть к реке там. Или вон, на старую мельницу ещё! Или по лесу…

— Не надо по лесу!

— Вот! Лучше давай домой. Отведу, покормлю, спать уложу… не бойся, к девчатам пристрою… а ты подумай.

Бред.

Бред бредовый. Но…

— Серега свою тоже в лесу отыскал, — признался Семен. — Но ты лучше!

— Чем?

— Не лысая…

На такое и ответить не сразу найдёшься.

— Послушай… — Юлиана постаралась повернуть мысли на рабочий лад. — Мне бы в сеть выйти. Узнать, что да как… есть тут сеть?

— А то! У нас и интернет есть, и прочее… на сосне, правда. Но не боись, я тебя подсажу…

Кажется, оставалось смириться и тихо порадоваться, что Юлиана не вняла мудрому совету старого охотника.

Глава 27 Где есть место древнему злу и не только

Чисто анатомически жопа — вовсе не безвыходная ситуация.

Об особенностях медицинского подхода к жизни.

Ночь в этом доме тянулась на диво неспешно. Ведагор прямо ощущал, как проходит минута за минутой. И шелест стрелок часов слышал.

И когда эти часы начали отбивать полночь, вздрогнул.

Офелия, замершая с куском дерева, застывшая будто бы, очнулась.

— Напугала? — спросила она, склоняя голову на бок.

— Ты просто замолчала. Честно говоря, я несколько растерялся.

— А ты меня не убил, — Офелия произнесла это задумчиво. — Почему?

— Надо было?

— Ты бы мог. Ты ведь думаешь, что я одержима тьмой. А значит, уничтожить меня — благо. А ещё я не отец, я вижу, что тебя не остановил бы страх смерти. Ты его вовсе не испытываешь. Я тоже. Только по разным причинам.

— Может, свет зажечь? Или она будет против?

— Не будет. Она не такая, как все думают.

— Какая?

— Почему всё-таки ты не попытался убить меня?

Искушение было.

Когда она просто взяла и замерла на полуслове, застыла, прижав к груди осколок то ли угля, то ли сердца. И тьма в нём шелохнулась, а потом вовсе выплеснулась волной, впрочем, не тронув Ведагора, он подумал, что если теперь убить Офелию, то всё закончится.

К счастью, он давно уже научился сдерживать порывы.

— Возможно, потому что не так просто убить того, кто одержим, — он отвечал вполне искренне, поскольку глазами Офелии на него смотрело нечто иное, совсем нечеловеческого свойства. — Она бы не позволила причинить тебе вред. Да и… не думаю, что смерть вовсе для тебя возможна.

— Умный?

— Хотелось бы думать. А ещё мне интересно. Никогда не доводилось беседовать с… тьмой. У неё есть имя?

— Было.

Офелия вернула осколок на место и протянула руку.

— Идём. Здесь неудобно говорить. Но гостиная вполне ничего. Мой муж безумно боится этого дома. У нас и другой имеется, тот, в котором я пыталась жить нормально. Как люди живут. Семья там. Любовь… семья была. Отец сказал, что нужно. Я послушала. Я всегда старалась быть послушной дочерью.

— Но этого никто не ценил.

— Не надо. Не поддакивай. И не пытайся манипулировать… она чувствует. Она всегда со мной. Она уже часть меня, а я — часть её. И уйдём мы вместе.

— Куда?

— Туда, где живёт предвечная тьма… и предвечный свет. Они друг без друга не могут. Это правильно. Считаешь меня сумасшедшей?

— Пока не знаю. Но тьма часто сводит людей с ума.

— Знаю. Она предупреждала. Это как правило с теми случается, кто, как мой отец, думает, что способен её подчинить. Вы, мужчины, любите подчинять, приказывать. В вас нет гибкости. И любви тоже. Не надо.

Офелия вскинула руку.

— Не говори. Я знаю, что ты любишь свою жену, но… это ты и только её… и как надолго хватит этой любви, не думал? Ведь любая, самая большая любовь рано или поздно заканчивается.

— Звучит не слишком хорошо.

— Это правда. Она знает.

— Её кто-то… обидел?

В гостиной Офелия зажигает свечи. Их много. На столе. И на каминной полке. В серебряных трёхрогих канделябрах и просто в бутылках, в кружках. Длинные белые, новые и оплавленные остатки прежних.

— Обидел? Да… наверное… можно сказать, что и так. Её позвали. Давно-давно… позвать предвечную тьму не так просто. Самое смешное знаешь что? Тот, кто это сделал, он не знал даже, что делает. Он совсем иного желал… а ты знаешь как позвать предвечную тьму?

В дрожащем свете лицо Офелии стало будто площе.

— Тьме приносят жертвы.

— Да… много-много… очень много… но дело не в количестве, нет. А у него была одна, но особая. Совершенно особая… такая, которую он любил всей душой.

— А она любила его?

— Как дочь может любить своего отца. И эта любовь стала цепью, на которую посадили тьму.

Страшные сказки только так и надо рассказывать, при свете свечей, при тьме, что выползает из укрытия, растекаясь пыльною дымкой. И она заставляет поскрипывать половицы, она, просочившись снаружи, заглядывает в окна, рисуя тысячу и одно лицо.