Ели халву, да горько во рту

– Лыняев не убийца, – ответил следователь. – Слишком сложная и изощрённая месть для мелкого жулика, каковым он является. К тому же князь Антон вовсе выпадает из хрупкой схемы, в которой убийцей мог оказаться он. Одно меня радует, дочь купца Данилова исчезла той же ночью, что и наш князь Володя, значит, они уехали вместе, и можно надеяться, что хоть он теперь вне опасности.

– Как неожиданно любовь иногда вторгается в наши логические построения, не правда ли? У меня был пациент, которому все врачи предсказали не более полугода жизни. А он взял да влюбился, и, представьте, прошло уже десять лет, а он жив и здоров.

– Тоже бывает…

– А не кажется вам странным, что Володя исчез в ту же ночь, когда погиб его дядя?

– Мне многое кажется странным, любезный доктор. Но вряд ли этот едва оперившийся птенец мог разыграть такой спектакль с несчастной Лыняевой. Он и не бывал у неё, как следует из всех показаний.

– Кто же в таком случае остаётся? – Жигамонт захлопнул газету. – Отец Андроник? К нему Евдокия Яковлевна особенно тянулась. Он часто бывал у неё, исповедовал. Пожалуй, никто не имел большего влияния на душу этой несчастной, чем он.

– А каков мотив?

Георгий Павлович развёл руками:

– Не имею представления.

– Вот, и я не знаю. Поймите, доктор, мало одной возможности совершения преступления. Нужны улики. Не могу же я прийти к человеку, не имея никаких ровным счётом доказательств, и спросить его в лоб: «Батюшка, не вы ли, часом, убили четырёх человек?» А если, тем более, это не он? – Немировский хлопнул ладонями по поручням кресла. – Экая аримурия выходит… Ничегошеньки не вытанцовывается!

– Если не Лыняев, не отец Андроник, то кто?

Николай Степанович поскрёб кончик носа, порылся во внутреннем кармане сюртука, извлёк оттуда бумажный свёрток и развернул. В нём оказался окурок.

– Посмотрите, доктор.

– Это тот самый, что вы подобрали под окном Владимира Александровича?

– Нет, доктор, – Немировский прищурил глаз и извлёк другой свёрток с точно таким же окурком. – Не нужно быть экспертом, чтобы определить, что они одинаковы, не правда ли, Георгий Павлович?

– Где вы подобрали второй? – осведомился Жигамонт.

– Ваш местный коллега очень много курил, пока осматривал пострадавших при пожаре.

– Амелин?! – поразился доктор.

– Ну, не ужасайтесь так, право слово. Окурки эти, ровным счётом, ничего не значат. Совсем необязательно, чтобы он один курил такие папиросы. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Во-вторых, окурок могли подбросить, чтобы пустить нас по ложному следу. Правда, есть ещё одна деталь не в пользу господина Амелина.

– Какая?

– Вы говорили, что за обедом Каверзин пил какие-то пилюли, которых вы затем при нём не обнаружили, я не путаю?

– Всё так.

– Доктор, мы с вами исходили из того, что кто-то подсыпал яд в бокал с вином. А что если яд был как раз в этих пилюлях? А откуда мог взять такие пилюли человек, у которого пошаливает сердце? Вероятно, он принимал их по назначению врача.

– Каверзин часто бывал в городе, ему вполне могли прописать их там.

– Могли, могли… – устало вздохнул Немировский, поднимаясь. – И путанное же дельце нам с вами досталось. Но, чёрт меня возьми, преинтереснейшее! – следователь потёр руки и улыбнулся. – Не унывайте, Георгий Павлыч, мы ещё всех выведем здесь на чистую воду! Клянусь своими сединами, чистеньких в этих стенах найдётся очень мало. Каждый прячет свой скелет в шкафу, а нам с вами надобно найти ключи или же отмычку к замкам этих шкафов, и когда все они будут распахнуты, то и кончатся все тайны Мадридского двора.

– Признаюсь вам, Николай Степанович, у меня одно желание – скорее выпутаться из этого дела, – сказал Жигамонт, барабаня набалдашником трости по столу. – Я не хочу знать чужих тайн, я не верю в то, что все в этом доме во что-то замешаны, в то, что священник способен на такие страшные преступления…

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…

Утренние прогулки необычайно освежают. Особенно, если предприняты они верхом и на природе, а не в душном городе. Резво мчится конь, застоявшийся в конюшне и радующийся возможности размять свои стройные, мускулистые ноги, встряхивает он буйной своею головой, кусая удила… Поднимается облако пыли позади него… И не нужно всаднику подгонять его, и он, доверившись весёлому аллюру, радостно вдыхает свежий утренний воздух, сладкий, росистый, любуется проносящимися мимо видами, весело смотрит вперёд, подставив лицо своё ветру, он бодр в этот миг и готов к любым приключениям.