Ели халву, да горько во рту

Старый князь болел и давно уже не следил за тем, где пропадала его жена, которой он доверил вести своё расшатанное хозяйство, о чём ни разу не пожалел. Поэтому Елизавета Борисовна могла совершенно спокойно навещать Амелина в его доме и проводить с ним довольно времени. Никогда не было ей ещё так хорошо. Несмотря на долгий стаж супружеской жизни, княгини казалось, будто бы она впервые узнала мужчину по-настоящему.

Но скоро наступило разочарование. Княгиня узнала, что её возлюбленный совсем не избегает и крестьянских девиц и баб, тянущихся к нему, как и сама Елизавета Борисовна. Это открытие оскорбило гордую Олицкую. Как посмел этот ничтожный лекарь крутить шашни ещё с кем-то, когда сама княгиня одаривает его своей благосклонностью? Елизавета Борисовна, которою часто называли «купчихой», «барином в юбке», всё же была аристократкой. Она не унизилась до выяснения отношений со своим неверным любовником, а просто мгновенно положила конец их связи. Амелин не стал даже искать встреч с ней, просить объяснений и извиняться, точно ничего не было между ними, точно была она одной из его девиц… Это было ещё сильнейшим оскорблением, и Елизавета Борисовна даже подумывала закрыть больницу, но тут рачительная хозяйка взяла верх над обиженной женщиной. Больница нужна была крестьянам, а Амелин был хорошим врачом, и княгиня проглотила обиду, предупредив лишь Всеволода Гавриловича, что если он только попытается развращать её людей своими социалистическими проповедями, то она немедленно отдаст его в руки властей и позаботиться о том, чтобы бунтаря отправили в самую глухую ссылку.

А вскоре после разрыва Олицкая поняла, что беременна. Это было огромным счастьем. Наконец-то в её жизни появлялся подлинный смысл! Обмануть старика-мужа ловкой княгине не составило труда, князь, как ребёнок, радовался прибавлению семейства и гордо поглядывал на сыновей и друзей. И чем плох такой обман, когда он только в радость всем, кроме старших сыновей мужа, которые ничего и не заслуживают? Таким образом, Елизавета Борисовна всё-таки устроила своё счастье.

Разумеется, Амелин не мог не понимать, что он настоящий отец сына Олицкой, но это нисколько не волновало его. Ребёнок княгини был ему безразличен столь же, сколь дети крестьянок, также рождённые от него. А, может быть, он только играл безразличие?..

Ася удобно устроилась на подоконнике и заворожено слушала рассказ Петра Андреевича о событиях в Москве. Правда, не меньше рассказа завораживал её сам рассказчик, смотрящий на неё своими синими глазами и улыбающийся ей.

– Ах, господин Вигель, мы с вами, однако, ведём себя дурно. В этом доме такое горе, а мы с вами так беззаботно разговариваем, точно ничего не случилось, – заметила Ася.

– Анастасия Григорьевна…

– Лучше просто Ася.

– Я хотел сказать, что мы ведь говорим как раз о тех мрачных делах, происходящих в том доме, – сказал Пётр Андреевич.

– Но выходит у нас как-то совсем не печально.

– Вероятно, потому что мы рады нашей встрече.

Ася наклонила голову на бок:

– Стало быть, вы рады ей?

– А вы сомневаетесь?

– Конечно, нет! Ведь я так бессовестно рада сама! Нет, это возмутительно! Несчастный молодой князь так болен, бедная Маша не находит себе места, а мы радуемся! Это значит, что мы с вами жестокосердны?

– Это значит, что мы не умеем лицемерить.

– Вы получили моё письмо?

– Да, Ася. И очень благодарен вам за него.

– А каков же будет ваш ответ, Пётр Андреевич?

– Я здесь, перед вами. Какого ещё ответа вы хотите?

Ася не успела ответить, потому что в комнату стремительно вошёл Николай Степанович. Он был бледен и выглядел уставшим.

– Вот вы где, друзья сердечные! Асенька, красавица моя, оставь нас, пожалуйста.

Ася соскочила с подоконника и вышла, насупившись. Как, однако же, не вовремя появился крёстный! Прервал такой важный разговор! Но он непременно будет продолжен! Ведь Петр Андреевич так смотрел… О, как он смотрел! Так, что сердце готово было вырваться из груди ему навстречу! И как назло даже не с кем поделиться этим счастьем! Маше не до того… Разве что написать письмо старой подруге?

– Что, Кот Иваныч, помешал я вам? – улыбнулся Немировский, ослабляя галстук.

– Что вы, Николай Степанович…

– Да полно мне петрушку балаганить, будто уж и глаз у меня нет. Ладно, после об этом… Ты уж вздохнул с дороги, я полагаю?

– Можно сказать и так!

– Да, ты прямо с корабля на бал попал… Коли вздохнул, так поедешь теперь со мной человечка одного проведать.

– Постойте, вы были у отца Андроника?

– Ложный след. Дорогой я всё объясню. Собирайся, время не ждёт.

– А далеко ли ехать?

– Четверть часа до сельской больницы.

– Я готов!

Немировский похлопал Вигеля по плечу:

– Вот, и замечательно. Как говорится, сделай дело, а потом и гуляй смело… Да только меру знай.

…На просёлочной дороге коляску сильно потряхивало. Николай Степанович болезненно морщился, но на предложение ехать тише только отрицательно качнул головой:

– И так слишком много времени потеряли.