Ели халву, да горько во рту

– Трагедия с молодым князем вас так огорчила? – продолжал Вигель.

– Ни черта вы не знаете и не понимаете, господа московские ищейки, чума вас забери! Искала борзая волка, да ежа укусила… Ненавижу всех… Всё ложь, всё от начала до конца! Я думал прожить жизнь умно! Умнее других! Я думал ни единой страсти, кроме желания пользы, не позволить закрасться в свою душу, в существование которой я предпочитал не верить, следуя учению этих умников! Чума бубонная! Проклятые умники! Проклятые книги! В них всё не так! Потому что жизнь – другая! Жизнь – подлая и низкая! – Амелин отхлебнул из фляги, закашлялся, запустил в печь книжкой «Колокола» и продолжил: – Я думал, что, если у меня будет много женщин, то ни одна из них не привяжет меня! А я ошибся! Эта дрянная аристократка, которая, даже лёжа в моей постели, ни на секунду не забывала, что я ей не ровня, и смотрела свысока, сумела-таки привязать меня… О, дьявол! Нужно было мне убить её… Удавить, утопить в реке…

– Вы говорите о княгине Елизавете Борисовне?

– Дрянь… Я мог бы тысячу раз прижать её к стенке, заставить её выплатить мне целое состояние, чтобы я не огласил её… И она же знала это! И всё-таки глядела свысока, точно не боялась! Точно считая меня холопом, ничтожеством! А кто же я, если не ничтожество?! Дьявол! Если бы я не был холопом, так и денег бы не потребовал, а огласил нарочно, только чтобы потешиться её позором! Чтобы из князи в грязи… А я хранил её тайну!

– А Каверзин её узнал?

– Борис? – на лице Амелина мелькнуло удивление. – Откуда ему знать? Может, этот хитрый холуй и догадывался о чём-то, но так на фантазиях замка не выстроишь! Не желаете выпить со мной, господа ищейки? А, впрочем, мне здесь самому мало… Да кстати, чем обязан я вашему визиту? Что вы потеряли в моём убогом жилище?! Или, может, арестовывать пришли?

– Всеволод Гаврилович, давно ли князь Антон рассказал вам историю, случившуюся двадцать лет назад в Москве? – спросил Немировский.

– Ишь ты! Не зря, стало быть, вас лучшим сыщиком рекомендуют… Раскопали-таки!

– Итак?

– Давно. Князь! – Амелин рассмеялся. – Пьяница и болван… Иметь впереди себя блестящую военную карьеру и бросить полк, сломать себе жизнь из-за ошибки молодости… Я бы наплевал и забыл. Мне-то он давно покаялся! Набрался как-то да и пошёл, пошёл: слушай, Емеля, какой я камень на сердце ношу… Послал я его тогда… к попу! Сходите, говорю, ваше сиятельство, да покайтесь! А он говорит: не могу! Попу – не могу! Он меня к Причастию не пустит! Нет, вы подумайте, каков подонок! Я ведь церковные их обычаи знаю, хоть и презираю! Прежде причастия каяться надо да прощения просить! А их сиятельство каяться не каялись, а тело Христово жрамши! И кровь Его пимши! А после ко мне явится и пить продолжит! Только из бутылки уже, а не из чаши!

– А не жаль вам было несчастную сумасшедшую использовать в своих целях? – спросил Вигель.

– Это кого ещё?

– Лыняеву!

Амелин потряс головой:

– Э, нет, господин Вигель! Отрицать не стану, девиц ко мне много хаживало, но с Евдокией Яковлевной ничего у меня не было. Я её лечил, хотя и без особого успеха. Безумие – их семейная болезнь. И мать её, и бабка кончили сумасшествием. Так что медицина тут бессильна!

– Вы хотите сказать, что не вы заставили её изображать привидение?

Всеволод Гаврилович поднялся на ноги и несколько минут переводил взгляд с Вигеля на Немировского, а затем протянул, словно догадавшись:

– Вот оно что… Это, значит, вы хотите обвинить меня в этих убийствах?

– Станете отрицать?

– Разумеется, – пожал плечами Амелин. – Да, я ненавижу Олицких! Как ненавижу всех аристократов вообще! По мне, так давно следует установить гильотину и рубить знатные головы! Но ломать этакую комедию – какого чёрта?!

– Допустим, чтобы ваш сын гарантированно получил всё наследство и, может быть, поделился бы с вами, узнав о родственных связях…

– Этот монашек? О, нет! Я бы не желал, чтобы имение оказалось в его руках. Он, согласно указанию Христа богатому юноше, разбазарил бы всё по нищим, которым копейки давать не след!

– Почему же не следует?

– Милостыня развращает и унижает личность! Не жалкие подачки, а дело давать надо! Я всей душой ненавижу сатрапку-княгиню, но, если выбирать между ней и её сыном, выберу её.

– Значит, вы хотели обезопасить её права на наследство.

– Это ваши домыслы, господин Вигель, – твёрдо произнёс Амелин. – Вы желаете знать, убийца ли я? Нет, я не убийца. Чума бубонная, неужели вы не понимаете элементарной вещи: всё слишком поздно теперь!

– Что именно?

– Всё! Я опустился, развратился, растерял свою веру и жажду справедливости! За двадцать лет такой жизни я превратился в ничтожество, в слякоть! В труп! И ничто уже не возвратит меня к жизни! Недавно я пытался рассказать крестьянам об учении Маркса! Проповедовать им равенство! Социализм! Я начал и понял, что разучился! Мой язык отвык от таких слов, а рассудок ослаб, а сердце охладело! За мной уже никто не пойдёт! Моё время прошло или же не наступило ещё! Поздно, понимаете вы это, господин Вигель?! Первая книга, которую я сжёг сегодня, был Маркс… Мне больше не нужно всё это… Бесполезно!