Элиза и ее поклонники

– Увы.

– Попробуй орхидею, – предложил герр фон Штайнхайм. – В прошлом году я поднес это экзотическое растение моей Хильдегард. Она пришла в такой восторг, что немедленно со мною и обручилась. Теперь я счастливый супруг! – Он удовлетворенно улыбнулся. – Однако глаза-то мои никуда не делись, и я не могу не согласиться с тем, что юная графиня – лакомый кусочек. Желаю тебе удачи, Антон! – при этих словах герр фон Штайнхайм многозначительно подмигнул своему другу.

Филипп промолчал. Беседа приняла неприятный ему оборот. Конечно же, прежде он сам сто раз говаривал в мужской компании о женщинах. Но сейчас речь зашла о девице, которую он лично знал и с которой его связывали почти семейные узы. Хотя он все же не был ее братом, у него почему-то возникло желание обсудить с господами политическое положение во Франции.

Некоторое время они возбужденно говорили о Карле Х и о том, что выход двух министров из кабинета Полиньяка усилил волнения по всей стране. После этого маленькая компания распалась: герр фон Штайнхайм отправился в отель к жене, герр фон Глессем решил сыграть партейку, а Филипп солгал, что условился о встрече с Францем.

Возвратившись во дворец фон Фрайбергов прежде хозяев, молодой барон поднялся в отведенную ему комнату и взял книгу, но скоро ее закрыл: его, как ни странно, одолела усталость. Раздевшись и приготовившись ко сну, он подошел к кровати и откинул сперва покрывало, затем одеяло.

Что это? Письмо? Письмо в постели?

Почерк Филипп сразу же узнал. Послание, начинавшееся словами mon amour, было адресовано, разумеется, не ему, а героине романа Элизы фон Фрайберг. Состояло оно из трех страниц, которые Филипп, движимый любопытством, тотчас пробежал глазами.

Сначала герой пространно воспевал красоту своей возлюбленной. Ах, ну почему для женщин так важно то, что на них надето? Впрочем, ежели убрать лишние детали и сделать язык менее вычурным, то этот абзац, пожалуй, зазвучит так, как если бы его написал мужчина. Подобным же образом следовало переделать сцену с гуляющей парой. «Лепестки роз» можно было оставить. Как и последние строки уже знакомой Филиппу страницы.

Он улыбнулся. Продолжение оказалось невиннее, чем он предполагал.

Моя рука чувствует твое прикосновение – как в тот раз, когда твои пальцы, освобожденные от кружев перчатки, переплелись с моими.

Навеки твой А.

Какое имя спрятала Элиза под этой буквой? Надо будет спросить – при удобном случае, разумеется. Скоро состоится новый бал. Во время танца они смогут поговорить, не привлекая к себе внимания.

Филипп сел за маленький письменный стол и взял перо, решив не откладывать правку: возможно, завтра же утром он сумеет незаметно возвратить Элизе ее работу. Только, само собой, он не станет подкладывать листки ей в постель!

В ту постель, на которой она спит и видит вполне невинные сны.

Филипп улыбнулся.

Глава 14

Назавтра в полдень Элиза села за рояль и стала играть. Маменька и баронесса фон Лаутербах тоже спустились в музыкальный салон. Maman расположилась со своим вышиванием на канапе, а тетя Берта откинулась на спинку кресла и слушала, закрыв глаза.

Элиза завершила сонату нежным пиано, и вдруг мужской голос произнес:

– Сударыня, вы позволите мне перевертывать для вас страницы?

Музыкантша слегка вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, что Филипп фон Хоэнхорн вошел и стоял возле фортепиано. Она посмотрела на него. Он приподнял брови, и на губах его заиграла заговорщицкая улыбка. Элиза поняла.

– Буду вам признательна, – сказала она.

Филипп подошел еще ближе, чтобы видеть ноты и вовремя их перелистывать. «Он, наверное, музыкален», – подумалось ей.

Однако дело было, конечно же, не только в музыке. Заслонив пюпитр от взглядов маменьки и тетушки, Филипп подсунул под ноты сложенные рукописные листки.

Элиза благодарно кивнула. Она как раз искала способа, чтобы наладить дальнейший обмен черновиками. Идти к барону в спальню – во второй раз она бы на такое не решилась! Вчера ей сделалось неловко, когда она, пряча главу своего романа от слуг, приподняла покрывало на кровати гостя и увидела его ночной колпак и рубашку. Случалось, что братья показывались ей в таком одеянии, но то братья, а Филипп фон Хоэнхорн – чужой мужчина, и представлять себе, как он раздевается…

Вдруг нестройное созвучие заставило пианистку вздрогнуть. Элиза ошибалась крайне редко.

– Прошу прощения, – быстро промолвила она, бросив взгляд на маменьку. – Я давно не играла этого пассажа.

– Ваша игра превосходна, графиня, – произнес барон, и его похвала показалась Элизе искренней.

– Благодарю вас, но, думаю, на сегодня довольно. Покамест я вас оставлю, но мы снова встретимся на бале, не так ли?

– Непременно, и я очень этому рад.

Герр фон Хоэнхорн так подвинул ноты, чтобы Элиза могла незаметно забрать письмо и спрятать в карман своей широкой юбки. Сделав это, она встала и, кивнув, направилась к двери. Выходя, она слышала, как маменька спросила: