Элизабет Финч [litres]

Но это все теория. А на практике обнаружилось, что многие не разделяют моего восторга по отношению к Э. Ф., да к тому же считают звонки от незнакомцев бестактностью, а мою скромность и осторожность – признаком непрофессионализма. Мне и вправду недоставало напористости заправского исследователя. Ответы варьировались от «Перезвоните, когда получите контракт… нет, лучше напишите» до «Вообще-то, я смутно ее помню, но, если будет настроение, милости прошу на чашку кофе» – и это от человека, живущего миль за двести пятьдесят. Порой на языке вертелось: «Разрешите без обиняков, у вас когда-нибудь было двубортное пальто? Кстати, не вы ли, часом, стали любовью всей ее жизни?»

Много лет назад я дружил с одним актером, который, засидевшись допоздна в незнакомой компании, обращался к таким же полуночникам с вопросом: «Вам когда-нибудь разбивали сердце?» Одни вдруг вспоминали, что завтра им рано вставать, другие отвечали: увольте, это, мол, слишком личное. Колеблющиеся педанты нередко тянули время, требуя точных дефиниций, положений и условий. Но я восхищался своим приятелем за его напор, а оставшиеся гости переходили на жаркий шепот и либо в силу врожденной искренности, либо в силу подпития начинали делиться признаниями, чему способствовала очевидная готовность самого инициатора выложить им, сколько раз и какими способами бывало разбито его собственное сердце.

Я иногда задумывался, как отреагировала бы на такой вопрос Элизабет Финч. Кто-то может предположить, что эта изящная, хладнокровная женщина с улыбкой отправилась бы спать. Но я считаю, она бы ответила на открытость моего приятеля такой же искренностью. А слушатели поражались бы ее рассказу – не перечислению лиц и обстоятельств, а отчетливому ви`дению и беспощадности к себе самой.

Мне представляется так. Мужчина в двубортном пальто. С ним Элизабет Финч – игрива, если можно так выразиться, словно котенок. Держится как заправская любовница. И это определенно не начало, но и не конец их романа. И речь не о том, что кто-то застукал их en flagrant délit[1], как выразилась бы она сама. Я поинтересовался у Кристофера насчет ее багажа, он ответил, что не припоминает, но, коль скоро в тот день они вместе обедали, он непременно заметил бы у нее дорожную сумку.

Она вытягивает перед собой руки ладонями вниз. Он подставляет ей руки ладонями вверх. Перенеся свой вес на эту опору, она приподнимается на пальцы одной ноги, а вторую будто бы непроизвольно отрывает от пола, сгибает в колене – и застывает в позе фламинго. Поза эта, конечно же, не случайна: так у них заведено прощаться – и здороваться, кстати, тоже. Этот образ неизгладимо запечатлелся у меня в памяти. Но не в виде застывшей, воочию виденной сцены, а скорее в виде фотоснимка или закольцованного зернистого видео. В конце эпизода она провожает его взглядом.

Со стороны это выглядит как финал тайного свидания. Он – человек занятой. Место встречи – безликое многолюдное пространство, где они не привлекают лишнего внимания, хотя и учитывают, что Кристофер может появиться раньше запланированного часа. Я делаю вывод, что мужчина женат или по крайней мере не одинок. Времени у него в обрез. Она от него без ума. Когда он удаляется, она с тоской смотрит ему вслед.

А может, все как раз наоборот. Он мчался через весь город ради того, чтобы вместе с ней до появления Криса наспех проглотить по чашечке эспрессо. Он от нее без ума. В этот пасмурный день они улучили несколько драгоценных мгновений. Осмотрительный и скрытный, он уходит не оглядываясь. Но столь же вероятно, что не оглядывается он по другой причине: расставание для него мучительно, и даже в преддверии завтрашней встречи или в преддверии намеченной совместной поездки за рубеж в купе первого класса сегодняшний прощальный взгляд только усугубляет его муки. Возможно, его душат рыдания; возможно, он готов прилюдно взвыть в полный голос. В плане стоицизма ему определенно до нее далеко.