Читаем Элизабет и её немецкий сад полностью

План такой: если вы хотите что-нибудь сделать, делайте это таким образом, какой уже освящен обычаем, – особенно если вы женщина. Эта истина осенила меня, когда я с дороги услышала стук колес экипажа и испугалась до такой степени, что мне стало жарко. Туман укрывал меня, а экипаж, несомненно, полный кузенами, направлялся к дому… Но в каком же невероятном положении я оказалась! А если б добряк-туман рассеялся и все бы увидели, как посреди их промокшей собственности сидит и ест их кузина, автор коротких и высокомерных отписок, та самая unangenehme[15] Элизабет! Я так и представляю, как они, прежде чем вымучить приветливые улыбки, торопливо шепчут друг другу «Die war doch immer verdreht»[16]. Близость к подобной ситуации меня встряхнула, я вскочила и, захоронив остатки ленча под гигантской кротовой кучей, рядом с которой сидела, в отчаянии спросила себя: а что мне теперь делать? Стоит ли вернуться в деревню, зайти в Gasthof[17], написать письмо, напрашиваясь на визит к кузенам, и ждать, пока они ответят? Это было бы разумно, такого образа действий и следовало бы придерживаться, а еще лучше было б написать им из дома. Но Gasthof в северной Германии – совершенно чудовищное место, во мне еще были слишком живы воспоминания об одном таком заведении, в котором как-то пришлось пережидать грозу, и все во мне восстало против такого плана. А туман тем временем становился все плотнее. Я знала здесь каждую тропинку, каждые ворота. Что, если отказаться от мысли осмотреть дом и просто проскользнуть через калитку в стене в дальнем конце сада? В такую погоду я могу бродить по саду сколько вздумается, не рискуя быть замеченной или встретить кого-то из кузенов, да к тому же здешний сад был мне дороже всего остального. До чего же замечательно было бы прокрасться в него, обойти все уголки, которые мне так хорошо помнились, и уйти без объяснений, заверений, протестов, выражения симпатий, без всего того изнуряющего, но столь дорогого для родственников общения, описываемого словом Redensarten[18]! Ах, этот туман-искуситель! Полагаю, что если б день был хороший, я бы, как полагается, отправилась бы в Gasthof и написала письмо в соответствующем заискивающем тоне, но искушение было слишком велико, противиться ему я была не в силах, и через десять минут я была у калитки, не без труда открыла ее, и вот я уже стою в саду моего детства, и сердце мое колотится.

Теперь я думаю: а смогу ли я когда-либо еще испытать трепет столь же сильный, что испытала в тот миг? Начать с того, что я явилась непрошеной, что само по себе заставляет волноваться, но насколько сильнее это волнение, когда являешься непрошеной на земли, которые могли бы быть твоими, на земли, которые когда-то и были твоими, опасаясь, что столкнешься с их законными владельцами, с которыми никогда не встречалась, но с которыми уже успела поссориться, – вот они появляются откуда-то из-за угла, и ты слышишь чудовищно вежливый вопрос: «Неужели я имею удовольствие?..» Но хотя бы само место никак не изменилось. Я стояла среди той же таинственной путаницы мокрых дорожек, которые всегда такими и были, они вились среди зарослей, и так же, как и тогда, на них были видны недавние следы. Ветви огромных кустов сирени сплетались у меня над головой. Влага все так же стекала по желобку в стене на груду гниющих листьев, как стекала во все прошедшие с тех пор ноябри. Это место, где сплелись влажные и мрачные дорожки, всегда принадлежало только мне. Никто сюда не забирался, потому что зимой здесь было слишком уныло, летом же комары одолевали так, что только совершенно равнодушная к красным пятнам Backfi sch и могла это выдержать. Но именно здесь я играла, никем не потревоженная, по этим тропинкам я бродила часами и возводила свои воздушные замки. В одном особенно темном углу была маленькая беседка, часто посещаемая большим черным слизнем, там я проводила славные полдни, строя всевозможные планы. Планы я строила всегда, и какая разница, что из них ничего не выходило? Радость была именно в том, чтобы строить. Для меня этот дальний уголок был полон таинственных чудес, здесь высились ряды моих воздушных замков, здесь я пускалась в самые восхитительные приключения, в которых встречала заколдованных героев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мировой бестселлер

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Цветы зла
Цветы зла

В этот сборник вошли две книги Бодлера – «Стихотворения в прозе» и принесшие автору громкую международную славу программные «Цветы зла». Книга-манифест французского символизма впервые была опубликована в 1857 году и вызвала бурную общественную реакцию. Для поэта скандал закончился судебным штрафом, тираж книги был арестован, а наиболее «неприличные» стихотворения изъяты из сборника.Время расставило все по своим местам: давно забыты имена косных гонителей, а стихотворения Бодлера, с их ярким колоритом, сверкающей образностью и свободным полетом воображения, по-прежнему восхищают и завораживают истинных любителей поэтического слова всего мира.В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Руслан Альбертович Белов , Руслан Белов , Шарль Бодлер

Детективы / Криминальный детектив / Классическая проза ХIX века / Прочее / Зарубежная классика
Что побудило к убийству? Рассказ судебного следователя. Секретное следствие
Что побудило к убийству? Рассказ судебного следователя. Секретное следствие

Русский беллетрист Александр Андреевич Шкляревский (1837–1883) принадлежал, по словам В. В. Крестовского, «к тому рабочему классу журнальной литературы, который смело, по всей справедливости, можно окрестить именем литературных каторжников». Всю жизнь Шкляревский вынужден был бороться с нищетой. Он более десяти лет учительствовал, одновременно публикуя статьи в различных газетах и журналах. Человек щедро одаренный талантом, он не достиг ни материальных выгод, ни литературного признания, хотя именно он вправе называться «отцом русского детектива». Известность «русского Габорио» Шкляревский получил в конце 1860-х годов, как автор многочисленных повестей и романов уголовного содержания.В «уголовных» произведениях Шкляревского имя преступника нередко становится известным читателю уже в середине книги. Основное внимание в них уделяется не сыщику и процессу расследования, а переживаниям преступника и причинам, побудившим его к преступлению. В этом плане показателен публикуемый в данном томе роман «Что побудило к убийству?»

Александр Андреевич Шкляревский

Классическая проза ХIX века