Элизабет и её немецкий сад

Я не считаю, что Рождество у нас было скучным, мы действительно веселились, сблизились по крайней мере на эти два дня и были друг к другу добры. Радость была такой искренней и всепоглощающей, она вселила в меня куда больше благочестия, чем испытания и печали, а единственный верный способ заставить меня преклонить колени – одарить меня неожиданной радостью. Я не верю заявлениям о том, что некоторым особым образом созданным людям испытания приносят пользу. От испытаний мы скисаем, а от счастья, напротив, становимся добрее, нежнее – то есть слаще. Неужели кто-то возьмется утверждать, что мы должны быть более благодарными за испытания, чем за подарки судьбы? Мы созданы для счастья, для того, чтобы с благодарностью принимать все выпадающие на нашу долю радости – на самом деле никто из нас в полной мере не ощутил этой благодарности, а ведь мы одарены столь многим, мы получаем этих даров куда больше, чем заслуживаем. Я знаю одну женщину – она гостила у меня прошлым летом, – которая испытывает мрачную радость, когда кто-то из ее любимых страдает. Она считает, что таков наш удел, что страдания дисциплинируют и делают нас лучше, и она ни за что не станет оберегать кого-либо от ненужной боли – будет проливать слезы вместе со страдальцем в твердой уверенности, что это к лучшему. Что ж, пусть она остается при своих унылых убеждениях, ведь у нее нет сада, чтобы научить ее прекрасному, святости счастья, да у нее и стремления к такому-то нет, ее убеждения столь же печально тусклы, как улицы и дома, среди которых она живет, – печально серые оттенки людской массы. В подчинении тому, что люди называют своим «уделом», есть что-то постыдное. Если удел заставляет вас плакать и чувствовать себя униженными, тогда избавьтесь от него и выберите себе другой удел, боритесь за себя, не слушайте воплей родни, их насмешек и упреков, не позволяйте узкому кругу близких диктовать вам, что и как делать и поступать, не бойтесь публичного мнения, которое воплощает собою ближайший сосед, ведь перед вами новый сияющий мир, где все возможно – если только вы будете достаточно энергичны и независимы и ухватите возможности за шкирку.

– Послушать вас, – говорит Ираис, – так никто и не подумает, что на самом деле вы дни напролет полеживаете с книжечкой в саду и никогда никого не хватали за шкирку. Кстати, а что такое шкирка? Надеюсь, у меня ее нет?

И она принялась крутить шеей перед зеркалом.

Они с Минорой собирались помогать мне украшать елки, но вскоре Ираис бросила это дело и уселась за фортепиано, а Минора устала и взяла книгу, так что я позвала мисс Джонс и деток – должна сообщить, что это было последнее появление мисс Джонс на публике, – и через два дня нам удалось закончить это дело; елки стали похожи на кокетливых дамочек в пышных сияющих юбках, которые они поддерживают сверкающими пальчиками. Минора посвятила их описанию целую главу своей будущей книги, озаглавленную «Рождественский гимн» – я подсмотрела, потому что она оставила тетрадь открытой на столе, а сама пошла поболтать с мисс Джонс. Они сразу же подружились, и хотя говорят, что это естественно – испытывать на чужбине симпатию к соотечественникам, я все же не в силах понять причин столь внезапной привязанности.

– И о чем только они могут разговаривать? – спросила я вчера у Ираис, когда мне не удалось дозваться Минору к чаю – так она заговорилась с мисс Джонс.

– О, дорогая моя, откуда же мне знать? О любовниках, наверное, или, поскольку они считают себя очень умными, о какой-нибудь чепухе.

– Что ж, Минора наверняка считает себя умной.

– Уверена, что это так. Впрочем, какая разница, что она там о себе думает? И почему гувернантка всегда такая мрачная? Каждый раз за ленчем мне кажется, что у нее только что кто-то умер. Но не может же она ежедневно получать такого рода известия? Что с ней такое?

– Вряд ли на самом деле она чувствует себя так, как выглядит, – сказала я неуверенно: я тоже все это время пыталась понять причины такой мрачности мисс Джонс.

– Ну тогда ей повезло, – сказала Ираис. – Ужасно было бы, если бы она и чувствовала себя так же, как выглядит.

В этот момент дверь в классную комнату тихонько отворилась, из нее вышла уставшая от игры Апрельская детка и уселась у моих ног; дверь она не закрыла, и поэтому мы услышали, как мисс Джонс говорит: