Элизабет и её немецкий сад

– Мне так и не удалось ничего втолковать вашему человеку на станции, – заявила она, наконец-то убедившись в том, что с ее машиной обойдутся надлежащим образом. – Я спросила его, сколько до вашего дома и в каком состоянии дорога, а он только улыбался в ответ. Он немец? Конечно же, немец, и странно, что он меня не понял. Вы говорите по-английски очень хорошо, очень хорошо, вы в курсе?

Я проводила ее в библиотеку, и она стояла на прикаминном коврике и грелась спиной к огню, пока я наливала ей чай.

– О, какая любопытная комната, – отметила она, оглядываясь вокруг. – Старинная, не так ли? Сколько здесь материала!

Разгневанный, который в момент ее приезда оказался в холле и потом прошел вместе с нами в библиотеку, принялся разглядывать ковер под ногами.

– Материала? – осведомился он. – Какого материала?

– О, ну как же, материала для книги. Я вкратце записываю все, что поражает меня в вашей стране, и со временем сделаю из этого книгу, – она говорила очень громко, как все англичане, когда разговаривают с иностранцами.

– Дорогая моя, – сказала я, влетев к Ираис после того, как благополучно препроводила Минору в ее комнату, – представляете, она пишет книги!

– Кто, та девица на велосипеде?

– Ну да, Минора. Только представьте!

Мы стояли и потрясенно смотрели друг на друга.

– Какой ужас! – пробормотала Ираис. – Я еще ни разу не встречала ни одной молодой девушки, которая бы занималась таким делом.

– Она сказала, что здесь полно материала.

– Полно чего?

– Материала, из которого делаются книги.

– Ой, дорогая моя, все еще хуже, чем я могла предположить! Странная девушка – всегда большая обуза для друзей, но обычно с нею можно справиться. Но девушка, которая пишет книги, – это просто неприлично! Главное, таких людей невозможно одернуть – они неодергиваемые.

– Но мы можем хотя бы попытаться! – вскричала я с такой горячностью, что мы обе расхохотались.

Больше всего поразили Минору холл и библиотека; после ужина она так долго слонялась по совершенно промерзшему холлу, что Разгневанный в качестве тонкого намека вырядился в шубу. Намеки у него всегда очень тонкие.

Она пожелала выслушать всю историю монастыря и монахинь, и Густава Адольфа, и вытащила толстую тетрадь, в которую собралась записывать мой рассказ. Я тут же умолкла.

– И что дальше? – спросила она.

– Ничего, я все рассказала.

– Ох, но вы же только начали!

– А дальше ничего и не было. Не хотите ли пройти в библиотеку?

В библиотеке она опять угнездилась перед камином, чтобы погреться, а мы сидели рядком и мерзли. Профиль у нее просто восхитительный, что порядком раздражает. Однако моя душевная буря была быстро усмирена тем фактом, что глаза у нее расположены слишком уж близко друг к другу.

Ираис закурила сигарету и, откинувшись на спинку кресла, принялась изучать Минору из-под ресниц. Наконец она осведомилась:

– Вы пишете книгу?

– Ну… Да, можно сказать, что пишу. Понимаете ли, просто мои впечатления от вашей страны. Все, что кажется мне любопытным, что удивляет – я это записываю, а потом, когда будет время, постараюсь все это переработать.

– А разве вы не живопись изучаете?

– Да, но я же не могу заниматься этим до конца дней! У нас, англичан, есть пословица: «Жизнь коротка, искусство вечно» – а вечность кажется мне слишком долгой, и когда я устаю, то отдыхаю за письмом.

– И как вы ее назовете?

– О, я думаю назвать ее «Немецкие странствия». И звучит хорошо, и отражает содержание. Или «Записки из немецких странствий» – я еще окончательно не решила.

– Можно еще написать «От автора „Блужданий по Померании“», – предложила Ираис.

– Или «Дрезденская болтовня», – сказала я.

– И «Берлинские байки» – добавила Ираис.

Минора смотрела на нас во все глаза.

– Не думаю, что два последних подойдут, – сказала она, – потому что это будут не юмористические наблюдения. Но первый заголовок мне нравится, – повернулась она к Ираис и вытащила свою тетрадь. – Я должна записать.

– Но если вы будете просто записывать все, что мы говорим, а потом это опубликуете, будет ли книга считаться целиком вашей? – осведомилась Ираис.

Но Минора так усердно записывала, что прослушала вопрос.

– А вы, Мудрейший, можете что-нибудь предложить? – спросила Ираис у Разгневанного, который сидел молча и только выпускал в воздух клубы дыма.

– О, он у вас называется Шалфеем?[36] – вскричала Минора.

Мы с Ираис переглянулись. Между собой мы называем его совсем по-другому, но не дай Господь Минора каким-то образом об этом пронюхает и запишет в свою тетрадочку. Сейчас же Разгневанному явно не понравилось, что наша новая гостья прямо у него под носом называет его «он».

– Мужья известны своей мудростью, – мрачно изрекла я.

– Хотя и не все мудрецы становятся мужьями, – столь же мрачно сказала Ираис. – Мудрецы и мужья… Шалфей и мужья, – задумчиво продолжила она. – Вам это ничего не напоминает, мисс Минора?

– О, я поняла… Какая же я глупая! – с энтузиазмом воскликнула Минора, воздев карандаш и роясь в памяти. – Шалфей и… Ой… Да… Нет… Да, ну конечно… Ох, – разочарованно вздохнула она, – но это же так по-плебейски… Я не могу это записать.