Элизабет Тейлор

«Внутренним чутьем Элизабет догадалась, что здесь что-то неладно, — рассказывал Бертон. — Она с самого начала учуяла соперницу. Ума не приложу, как женщины догадываются о подобных вещах, но, уверяю вас, проницательности им не занимать. Элизабет по натуре ревнива и, как многие женщины, полагает, что если нет ревности, то нет и любви. Ее не слишком волновали другие женщины, которые время от времени появлялись у меня, когда мы с ней были в разводе. По ее мнению, они не представляли для нее особой угрозы. Но вот теперь дела обстояли гораздо серьезнее».

Вскоре после Рождества Ричарду предстояло лететь в Нью-Йорк, на репетиции «Эквуса», бродвейской постановки по пьесе Питера Шафера. Это должно было стать первым появлением Бертона на сцене после 1964 года. По его собственному признанию, у него тряслись поджилки, однако он был полон решимости возобновить театральную карьеру.«С профессиональной точки зрения последние годы мало что из себя представляли, — заявил он тогда. — Элизабет отказывалась верить, что я действительно намерен взяться за пьесу». Она еще тогда мне сказала: «У тебя нахальства — как у слепого нзломщика. Ты же знаешь, что тебя будут держать на прицеле».

Бертон на всякий случай попросил Сюзи Хант сопровождать его и не собирался скрывать сей факт от супруги. Элизабет тут же обрушилась на свою юную соперницу:

«Вы с Ричардом не протянете вместе и полугода».

«Возможно, — отвечала зеленоглазая блондинка. — Зато потом будет что вспомнить».

В тот же вечер Ричард на несколько дней вылетел из Лондона в Женеву, Элизабет отправилась в «Пещеру» — диско-ресторан в подвале отеля «Олден» — в сопровождении Чен, а также двух молодых людей. Она отплясывала с одним из них, когда в зал с группой друзей вошел Питер Дарманин, тридцатишестилетний бизнесмен с Мальты.

«Народу там было битком, — вспоминал он, — но все равно, когда я туда вошел, я заметил ее, а она меня. Музыка остановилась как раз в тот момент, когда я стоял в дверях. Она подошла ко мне и сказала: «Рада с тобой познакомиться». Я поцеловал ей руку, а затем вернулся в свою компанию. Я сказал владелице заведения Хайди Доницетти, что хочу пригласить Элизабет на танец, но Хайди ответила, что этого никто не делает, потому что Элизабет ни с кем не танцует». Ничуть не сомневаясь в том, что сорокатрехлетняя кинодива согласится с ним танцевать, Питер Дарманин сделал ей условный знак, и та кивнула в ответ.

«Мы протанцевали с ней целый час, — рассказывал Питер. — Она все время говорила: «Пожалуйста, не оставляй меня. Прошу тебя. Что хочешь, только не оставляй меня одну». Чуть позже она сказала мне: «Иди пригласи Чен Сэм и дай ей свой телефон. Я позвоню тебе завтра». Я так и сделал.

На следующее утро в десять часов мне позвонила Чен и сказала: «С тобой хочет поговорить Лиз». Лиз взяла трубку и велела мне выйти на мой патио и взглянуть на шале, на котором стоит шезлонг. Это ее. Я так и сделал. Я пригласил Лиз к завтраку, и она приняла мое приглашение. Мы в первое же утро занялись любовью».

Дарманин вспоминал, что Элизабет была сильно возбуждена и то и дело хваталась за телефонную трубку, чтобы позвонить Ричарду. «Она все пыталась вернуть ему бриллиант, часто кричала и ругалась на Ричарда. Она была подобна вулкану. Извержение следовало за извержением».

Вскоре после африканского бракосочетания Бертон купил жене бриллиант, размером в 25 карат, обошедшийся ему более чем в миллион долларов. Элизабет сделала тогда сенсационное заявление — она намерена расстаться с бриллиантом, чтобы на вырученные деньги построить в Ботсване больницу.

«Своим подарком Ричард растрогал меня до глубины души, — сказала она. — Я понимаю, что этот его жест выражает глубину его чувств. И, тем не менее, мне бы хотелось, чтобы эти деньги были истрачены на нечто более полезное. После долгих споров мы сошлись на том, что нам хотелось бы построить клинику с амбулаторией в Касане, в Ботсване, на границе с заповедником Чобе. Люди там срочно нуждаются в больнице, я же могу прекрасно обойтись без еще одного кольца».

Этот широкий жест доброй воли, однако, так и остался не более чем красивыми словами, поскольку обещание так и не было выполнено. Элизабет передумала строить на свои средства больницу в Ботсване, о чем ее официальные представители проинформировали Министерство здравоохранения в Габороне. Позже к ней обратились с просьбой помочь расширить уже существующий медицинский центр, выделив всего лишь 347 тысяч долларов, однако Элизабет ответила отказом. Вместо этого она предложила правительству 50 тысяч долларов на строительство двух небольших клиник. К 1979 году на этот проект ею было пожертвовано лишь 25 тысяч.

Розовый бриллиант стал для Бертонов настоящим камнем преткновения в их и без того сложных отношениях. Гавен де Бекер, один из телохранителей, сказал, что Элизабет послала его обратно к ювелиру, чтобы вернуть камень. К этому времени Ричард вместе с Сюзан Ханг уже держал путь в Нью-Йорк, а Элизабет остановилась в своем шале в Гштааде вместе с Питером Дарманином.