Элизабет Тейлор

Элизабет прожила у нас три недели. Она спрятала свою машину на заднем дворе моего отца, чтобы — не дай бог — пресса ничего не разнюхала».

Элизабет так и не позвонила родителям. Они же узнали о разрыве, случайно наткнувшись в газете «Лос-Анджелес Икземинер» на подготовленное студией «МГМ» заявление, в котором приводились слова Элизабет: «Мне искренне жаль, что мы с Ники не в состоянии преодолеть противоречия в наших характерах и в конечном итоге вынуждены расстаться друг с другом. Мы оба весьма сожалеем об этом решении, но все как следует взвесив и обсудив, отлично осознаем, что наше примирение невозможно».

Сара тотчас позвонила дочери, умоляя ее немедленно вернуться к мужу и попытаться начать все сначала. Сара заявила, что не переживет, если Элизабет подаст на развод: «В нашей семье никогда не было ни одного развода».

«Лиз все это время пребывала на грани истерики — мы тогда снимали картину «Любовь прекрасна, как никогда». Элизабет поначалу крепилась, а затем не выдержала и разревелась — и так повторялось изо дня в день. Она постоянно ходила зареванная. Семья отвернулась от нее, а ведь она была еще совсем юной!»

В довершение ко всему, Лиз сказала, что Хилтоны — жуткие люди. По ее словам, едва ли не каждая вещица в их доме — от постельного белья до полотенец — была украшена вензелем хилтоновских отелей.

«Там нет ничего, что принадлежало бы мне, — жаловалась Элизабет. — Что ни возьми в руки — все их, хилтоновское». Элизабет поначалу отказывалась верить собственным глазам. Они даже сосчитали простыни, чтобы убедиться, что ничего из их добра не пропало. Лиз сложила все свои свадебные подарки в кладовку и ни разу не достала их оттуда. Впоследствии она говорила, что ей тошно на них смотреть.

«МГМ» вскоре потребовала возвращения свадебного платья стоимостью в три с половиной тысячи долларов, и сказка про принца рассыпалась как карточный домик. Подневестницы тоже должны были вернуть свои платья.«Перед свадьбой у нас у всех сняли мерку и пообещали, что мы сможем оставить себе эти чудесные платья, — сказала одна из девушек. — Конечно же, мы ужасно обрадовались. И вдруг, позднее, от нас потребовали, чтобы мы все вернули — кто бы мог в это поверить! А главное, что за платьями даже не соизволили никого прислать. И мы должны были лично возвращать их на студию».

Когда давление со стороны матери и хилтоновского семейства стало совсем невыносимым, Элизабет пришлось на неделю лечь в клинику «Ливанские кедры» под именем Ребекки Джонс. Эта болезнь положила начало привычке, которой Элизабет оставалась верна всю свою жизнь. Всякий раз, как только эмоциональное напряжение становилось для нее невыносимым, и ей было не под силу справиться с собственными эмоциями, Элизабет тотчас находила убежище среди больничных стен. Там она не только была полностью ограждена от каких бы то ни было стрессов, но и одновременно в избытке получала от окружающих внимание и заботу, без которых она попросту не могла обходиться.

Через несколько дней после выписки из «Ливанских кедров» Элизабет, бледная, и испуганная, предстала перед лос-анджелесским судьей Тэрмондом Кларком с иском о разводе по причине крайне грубого отношения к ней со стороны мужа. Ники Хилтона представлял его адвокат. Сам супруг счел свое присутствие в суде излишним.

Едва слышимым голосом Элизабет дала показания, заявив, что муж проявлял к ней совершенное равнодушие, разговаривал с ней в оскорбительном тоне и во время медового месяца часто бросал ее одну. Элизабет пыталась сдержать слезы, но так и не смогла и, разрыдавшись, закрыла лицо руками.

Ее адвокат обратился к судье с просьбой об отказе от алиментов, однако требовал возвращения Элизабет ее девичьей фамилии. Судья согласился при условии, что она снова выйдет замуж не ранее чем через год. Вся процедура заняла не более двадцати минут — ровно столько, сколько восемь месяцев назад потребовалось для того, чтобы объявить ее женой Ники Хилтона.

В некоторых из газетных сообщений о разводе Элизабет проскользнуло имя Стенли Донена — нечто вроде намека на то, что режиссер картины «Любовь прекрасна, как никогда» может стать ее новым мужем.

«Лиз срочно требовался кто-нибудь, на кого она могла опереться, и тут как раз появился Стенли, — вспоминала Марджори Диллон. — Он проявил к ней редкостное участие, и дело кончилось тем, что он стал проводить с ней больше времени, чем того требовали съемки».

Невысокий, смуглый двадцатисемилетний режиссер вряд ли был в глазах Сары Тейлор достойной заменой Ники Хилтону. Мать Элизабет злорадно насмехалась над тем, что он выбился в люди из артистов кордебалета, и не упускала случая, чтобы напомнить дочери о том, что Донен женат, хотя и не живет с женой. А если к этому прибавить, что Донен был евреем и к тому же без гроша в кармане, становится понятно, почему Саре Тейлор делалось дурно при одном упоминании его имени.

Как-то раз, вечером, во время съемок Донен зашел проведать Элизабет в доме родителей и засиделся до двух часов ночи. Возмущенная Сара была вынуждена попросить его удалиться.