Элизабет Тейлор

«Чтобы вступить в ряды избранных, полагалось устроить шикарный завтрак. Затем мы по воскресеньям ходили из дома в дом — вкусно покушать и от души повеселиться, — вспоминает комедийный сценарист Мартин Рэгауэй. — В одно из воскресений завтрак устраивали Элизабет и Стенли, в квартире у Лиз. Мы все ждали, когда сценарист Стенли Роберте принесет столовое серебро и тарелки, и мы приступим к еде. Через час Элизабет не на шутку рассердилась. «Ах, как я зла на Стенли, он заставляет нас ждать. С каким удовольствием я сейчас запустила бы ему в физиономию вот этим!» — и она указала на огромный шоколадный торт с голубым кремом. Я рассмеялся и пропустил ее слова мимо ушей. Но когда через несколько минут в дверях появился Стенли, Элизабет бросилась через всю комнату, схватила торт и швырнула его бедняге в лицо. Он стоял, весь заляпанный кремом, и был вне себя от бешенства. Все остальные присутствовавшие от неожиданности буквально потеряли дар речи. До бедной Лиз наконец дошло, что все это вовсе не смешно, и она разрыдалась, в ужасе от того, что совершила непростительный поступок. После этого случая «Клуб Лисятины и Лососятины» прекратил свое существование, несмотря на то, что Стенли позже послал ей цветы и записку с извинениями в том, что стал виновником ее слез».

5 апреля 1951 года Элизабет, щеголяя огромным декольте, под руку со Стенли Доненом отправилась в кино. В тот вечер Элизабет, затмевая собой всех остальных присутствовавших в голливудском кинотеатре «Иджипшен Тиэтр», с готовностью позировала буквально перед каждым фотографом. На многих из этих фотографий хорошо видно, как она мертвой хваткой вцепилась в своего спутника Стенли Донена.

Через четыре дня Джин Донен подала на развод «вследствие взаимного отчуждения», а также приводя в качестве одной из причин, хотя и не называя по имени, «одну женщину». Так в свои девятнадцать лет Элизабет неожиданно для себя заслужила репутацию «другой женщины».

Семья порвала с ней всякие отношения, ее новый роман вызвал всеобщее неодобрение, и тем не менее Элизабет не оставляла попыток объяснить миру причины своих поступков.

«Я знаю, что я избалована, — заявила она, — но, как мне кажется, люди ко мне излишне суровы. Я всего лишь обыкновенная девушка, со своими достоинствами и недостатками, но поскольку я еще и кинозвезда, то у меня не было возможности развиваться, как все нормальные люди. Я с четырнадцати лет ношу платья с глубоким вырезом, и с тех самых пор окружающие ждут, что я буду вести себя соответствующим образом. Все мои беды начались с того, что у меня тело женщины и эмоции ребенка».

ГЛАВА 7

Элизабет по-прежнему боготворила Монтгомери Клифта. Она писала ему легкомысленные, смешливые письма и регулярно названивала. Даже во время свадебного путешествия с Ники Хилтоном Монти не выходил у нее из головы. «Как-то раз она призналась мне, что без ума от него, — вспоминала Мелисса Вессон. — Она неизменно говорила о нем с замиранием сердца».

В феврале 1951 года, после того как брак Элизабет распался, она вылетела к Клифту в Нью-Йорк. Студия заказала для нее номер в отеле «Уолдорф Астория», но Элизабет отправилась к Монтгомери в его квартиру на Шестьдесят первой Восточной улице.

«Когда Лиз приезжала в Нью-Йорк, они с Монти проводили все время вместе, — вспоминает фотограф Блейн Уоллер. — У них были какие-то странные отношения, трудно представить, что люди могут быть так близки. Как мне кажется, они всей душой любили друг друга, и все же...

Клифт держал Лиз подальше от своей компании, в которой он любил иногда развлечься. Правда, время от времени он приводил ее в «Грегори» — там я с ней и познакомился. В ту пору он очень трепетно относился к ней. Помню, как он говорил: «Господи, как для нее важно побыть здесь со мной, после этого ужасного разрыва с мужем». Уже из одних разговоров с Монти можно было понять, что они любят друг друга. Но Монти прожил двенадцать различных жизней, и вообще сам не мог разобраться в себе — беспробудно пил и был типичным одиночкой. А она — еще совсем девчонка. Но, Боже милостивый, как она была хороша. Когда она впервые представала вашему взгляду, у вас перехватывало дыхание!

Но самое забавное в ней — это ее на редкость непристойный, до неприличия вульгарный язык. Она подчас выдавала такое, что просто в голове не уклады пилось, как такие милые губки могут произносить подобные скабрезности».

Однако многие из тех, кто знал Элизабет, не находили ничего забавного в ее манере выражаться, считая ее язык грубым и примитивным. В конце концов, кто-то из руководства студии был вынужден обратиться с просьбой к Пегги Ратледж. Вот что вспоминает тогдашний секретарь Элизабет: «Ко мне подошел кто-то с «МГМ» и сказал: «Ты должна «почистить» ей язык. Ведь это же просто ужас — такое милое личико, а ругается как сапожник». Я не знаю, где она научилась сквернословить — возможно, от Стенли Донена или от Монтгомери Клифта — у того что ни слово, то мат».