Элизабет Тейлор

Брукс немедля примчался в дом. Как только Элизабет его увидела, она снова принялась истошно вопить:

«Ты, сукин сын, — визжала она. — Ты, наверное, только затем явился сюда, как и все остальные ублюдки, чтобы проверить, когда же я, твою мать, снова начну сниматься!»

«Элизабет, я приехал проведать тебя, — возразил Брукс. — Мне искренне жаль, что случилось несчастье. И если ты больше не захочешь сниматься, что ж, это твое право!»

«Вот и не буду! Лучше я уйду из кино, — кричала Элизабет. — Идите вы все в задницу, и ты, и кино, и все на свете!»

Элизабет вдруг сказала о том, что наложит на себя руки. Она заявила, что без Майка Тодда ей не хочется жить и дня. Когда она в первый раз обмолвилась о самоубийстве, никто не принял этого всерьез. Казалось, это естественная реакция сломленного горем человека. Но Элизабет все не успокаивалась. «Я хочу умереть, — причитала она. — Я хочу умереть!»

Наконец не выдержала ее золовка Мара.

«Элизабет, как тебе не стыдно, — сказала она. — Ведь у тебя трое детей. Два сына и ребенок Майка. Твой долг ради них взять себя в руки, как бы плохо тебе ни было. Майк, знай он такое, ужасно разозлился бы».

Элизабет, тем не менее, никак не могла оправиться от удара. Она продолжала рыдать, и Дик Хенли засомневался, сумеет ли взять ее с собой на похороны.

Они должны были состояться во вторник, то есть два дня спустя после гибели Тодда, на еврейском кладбище «Вальдхайм» в Цюрихе, небольшом городке в штате Иллинойс, неподалеку от Чикаго.

Брат Майка Тодда, Давид Гольдбоген, объявил, что не будет никакой заупокойной службы, а только скромные семейные похороны с прощанием у могилы.

«Могила брата, сказал он, — будет отмечена лишь массивной копией «Оскара», высеченной из глыбы вермонтского мрамора весом в две тонны. Она будет девять футов в высоту и стоимостью в восемь тысяч долларов».

Майка Тодда-младшего предложение дяди повергли и ужас, а академия киноискусства пригрозила Судебным разбирательством. Гольдбогены умерили первоначальное рвение и, одумавшись, в конечном итоге выбрали для могилы Майку Тодду менее помпезный памятник.

Элизабет попросила застолбить для нее участок по соседству с могилой мужа, заявив о своем намерении быть похороненной рядом с ним. Гольдбогены, вняв мольбам двадцатишестилетней вдовы, приобрели участок и для Элизабет.

В день похорон Элизабет так напичкали транквилизаторами, что Дик Хенли и доктор Кеннамер были вынуждены поддерживать ее под руки, чтобы она не упала. Они вылетели из Лос-Анджелеса вместе с Эдди Фишером, Хелен Роуз, Говардом Тейлором и Джимом Бейконом на частном самолете, предоставленном Говардом Хьюзом. Дебби Рейнольдс осталась дома присматривать за детьми Элизабет, которые находились вместе с ней с самой субботы.

В черной бархатной шляпе и бриллиантовых серьгах-подвесках, Элизабет прибыла в Чикаго. Она была настолько подавленной, что с трудом смогла дойти от лимузина к могиле. Впервые увидев закрытый бронзовый гроб с телом мужа, она испустила истошный, душераздирающий вопль:

«О, Майк, как я люблю тебя. Я люблю тебя!» — рыдала она.

Затем Элизабет стремительно подалась вперед, словно желая броситься на крышку гроба. Брат удержал ее, крепко схватив за плечо.

Лишь члены семьи и самые близкие из друзей были допущены под натянутый над могилой тент. Само кладбище кишело тысячами досужих зевак, которые, расталкивая друг друга локтями, вытягивали вперед шеи, пяля глаза на убитую горем кинозвезду. Некоторые из них вскарабкались на могильные камни с банками кока-колы и пачками чипсов в руках, будто явились не на похороны, а на пикник. Другие сидели на расстеленных одеялах — замусорив безлюдное в иные дни кладбище обертками от конфет и палочками от мороженого.

«Он был не только замечательным отцом, но и вообще великим человеком», — рыдал Майк Тодд-младший, не в силах сдержать слезы при виде отцовского гроба.

Элизабет дрожала, пыталась подавить в себе рыдания. Положив руку на гроб, она шепотом попрощалась с мужем и, шатаясь, направилась назад к лимузину. Затем она воскликнула: «Майк! Майк! Дорогой мой! Я не могу оставлять тебя здесь! Не могу!»

В машине Элизабет разрыдалась на плече у брата. Толпа подалась вперед, продолжая выкрикивать ее имя.

Многие пытались засунуть в окошко машины листки бумаги для автографа.

«Ради Бога, давайте скорее уедем отсюда», — вскрикнула Элизабет.

Из Нью-Йорка прилетел на похороны Монтгомери Клифт. И хотя Элизабет отказалась его видеть, он все равно пришел на кладбище. Его, как и других, до глубины души возмутило беспардонное нахальство зевак, заполонивших кладбище.

«Они галдели и всячески злорадствовали, — рассказывал Клифт. — В их глазах читалась зависть, злость, ненависть и убожество».

Усыпленная транквилизаторами, Элизабет вернулась самолетом в Лос-Анджелес, в дом, снятый Тоддом на Шуйлер-Роуд. Там ее уже поджидали сотни гелеграмм, в том числе одна из Белого дома — от президента Эйзенхауэра и его супруги, которые выражали своё глубочайшее соболезнование.