Элизабет Тейлор

До съемок «Клеопатры» Бертон презрительно отзывался об Элизабет, наградив ее прозвищем «Эта эмгеэмовская крошка, мисс Молочные Железы». Несмотря на присуждение ей награды киноакадемии, он оставался невысокого мнения о ее актерском таланте — «совершенно жалкий талант, я бы сказал, подстать ее образованию». Родди Макдауэлл, которому было доподлинно известно, что Бертон не посмотрел ни одного фильма с ее участием, пытался защитить подругу своего детства. По его утверждению, Элизабет была потрясающей актрисой.

«Конечно, если речь идет о том, чтобы лечь к кому-нибудь в постель или выйти замуж», — ехидно отозвался Бертон.

«Ты только подожди, посмотрим, что ты скажемм,, когда увидишь, как она получается на кинопленке», — стоял на своем Родди.

После первых просмотров Бертон постепенно начал пересматривать свое мнение. Он не ожидал от Элизабет умения буквально завораживать камеру, чтобы получиться на пленке в новом, совершенно ином измерении.

«Она то и дело преподносит вам сюрпризы, — говорил он. — И если вы ее не знаете и просто посмотрите, как она репетирует, то наверняка скажете: «О, господи. Вот уж бездарность так бездарность». Она ведет себя на репетициях словно сонная муха. «Мне так идти? Как, по-вашему, я так должна говорить?» Однако как только включается камера, в ней словно что-то срабатывает, это как колдовство, и вот вы уже не верите собственным глазам».

Восхищение было взаимным — Элизабет благоговела перед человеком, который умел так выразительно говорить о театре.

Его настроение бывало столь же непостоянным, как и у нее самой. Одно мгновение он был сама учтивость, а уже в следующее — дикарь дикарем. Кроме того, Элизабет каким-то шестым чувством догадывалась, что под этой добродушной внешностью таилось кипенье страстей и одновременно глубочайшая меланхолия.

«В тихом омуте черти водятся, — заметила она. — Если бы ему провели лоботомию, то наверняка у него из черепа наружу повыскакивали бы змеи, жабы, черни, головастики, летучие мыши и прочая гадость».

В этом одном человеке, казалось, воплотились все и мужчины, которых она любила до этого. Он был столь же богат, как Ники Хилтон, полон искрометного юмора, как и Майкл Уайлдинг, ему, как и Майку Толду. было не занимать напористости и энергии. Он был так же крепок физически, как и Ингмар Йохансон, такой же интеллектуал, как и Макс Лернер, и так же сладкоголос, как Фрэнк Синатра или Эдди Фишер.

«Я тащусь уже от того, что слышу его голос», — призналась она во время съемок «Клеопатры». Эдди Ричард также понравился. Все трое с удовольствием проводили вечера вместе.

Эдди был полностью согласен с Элизабет в том, что Бертон обращался с женой просто по-свински, однако, подобно Элизабет, был восхищен его актерским талантом. Как-то раз Эдди специально приехал с Элизабет на съемочную площадку, чтобы посмотреть, как Бертон будет сниматься в одной архисложной сцене, в которой он должен был поцеловать танцовщицу, а затем поставить ее на спину слона. После этого они втроем вернулись в гримерную Элизабет, чтобы обсудить следующий эпизод, в котором рабыни умащивали Клеопатру благовониями. Эдди предложил, чтобы Элизабет играла этот эпизод обнаженной, и она согласилась.

С площадки удалили посторонних, там остался лишь Эдди и те участники съемочной группы, без которых нельзя было обойтись. Никто не смел туда и шагу ступить, хотя Бертон грозился, что проникнет под видом рабыни.

«Говорят, что эта картина обойдется им в двадцать миллионов, но ведь они заработают на ней еще больше, — заявил Ричард позднее. — Ведь Лиз просто чудо. Там есть один дух захватывающий кадр, где она, совершенно обнаженная, отдыхает на постели. Уже одно это должно стоить двадцать миллионов. Должен признаться, Лиз меня очаровала. Я сам до конца не понимаю, что в ней такого, чем она к себе привлекает? В жизни это просто милая, славная девушка. Но на экране от нее глаз нельзя оторван. Она пронзает вас взглядом насквозь, и у вас в жилах закипает кровь».

Несмотря на часто выражаемые восторги в адрес своей партнерши, Ричард не давал Сибил особых поводов для беспокойства относительно его отношений с Элизабет. Эдди шутил, что у него вызывают ревность те строчки, которые Манкевич вкладывал в уста Бертона, когда тот обращался к Клеопатре, оставаясь, однако, в полной уверенности, что его семейной жизни ничего не угрожает. Элизабет оставалась к нему столь же ласкова, что и ранее, к тому же они удочерили немецкую девочку, которую назвали в честь Марии Шелл — именно эта актриса помогла им подыскать малышку.

Элизабет страстно мечтала о ребенке, чтобы их брак с Эдди наконец-таки приобрел истинную завершенность. Она не дрогнула душой, когда ей сообщили, что ребенок родился с врожденным вывихом бедра, и чтобы начать ходить, малышке требуется серия дорогостоящих операций.

Будучи не в состоянии оплатить необходимое их дочери лечение, родители из рабочей семьи дали согласие на ее усыновление, и Элизабет с превеликой радостью взяла девочку себе.