«Ей было девять месяцев, все ее тело покрывали нарывы, само тельце — истощенное, а еще это выпихнутое бедро, из-за которого она могла на всю жизнь остаться калекой, — я была от нее просто без ума», — рассказывала Элизабет.
Несмотря на предостережения друзей, пытавшихся отговорить ее от этого довольно рискованного шага, Элизабет не собиралась отказываться от ребёнка.
«Я тем более хочу взять девочку, потому что она больна. Может быть, я смогу что-нибудь для нее сделать».
Чтобы отпраздновать это радостное событие, Сибил и Ричард Бертоны устроили новогоднюю вечеринку, на которую Эдди и Элизабет были приглашены в качестве почетных гостей. Было это за несколько недель до того, как до Сибил и Эдди наконец дошло, что же, собственно, происходит. Лишь режиссёр, ежедневно работавший с Ричардом и Элизабет, понимал, что они уже не просто произносят реплики от лица своих героев, Антония и Клеопатры.
22 января, в день, когда они оба появились перед камерами, чтобы сыграть свою первую совместную сцену, всем присутствующим стало ясно, что они по-настоящему вжились в свои роли.
«Во время съемок наступает такой момент, когда актеры превращаются в своих героев, — рассказывал Уолтер Вангер. — Это слияние личности реальной и вымышленной обязательно должно произойти, чтобы игра стала по-настоящему убедительной, и сегодня именно это произошло... Застрекотали камеры, и по всем собравшимся, казалось, пробежал ток. Было тихо, и вы будто воочию увидели, как между Лиз и Бертоном проскочила искра».
Через несколько недель весь остальной мир ощутил от этого возгорания первый шок, когда их роман перекочевал на первые страницы газет.
«Отношения между Эдди и Лиз дали трещину», — кричали газетные заголовки, а репортеры со всего континента начали стаями слетаться в Рим, словно нищие, ожидающие подачки, они сгрудились на улице возле студии «Чинечитта», не давая Элизабет ступить и шага, они прятались на деревьях или же свисали из окон, одержимые одной мыслью — запечатлеть кинозвезду на пленке.
«У меня и раньше были женщины, — признался Бертон. — Но я и понятия не имел, что эта окажется такой важной птицей. Она дала под зад с передних страниц даже самому Хрущеву!»
В Нью-Йорке Монтгомери Клифт никак не ожидал такого поворота событий.
«Офигеть! — воскликнул он. — Бесси Мей теперь самая знаменитая женщина в мире!»
Близким друзьям он признался, что, по его мнению, Бертон лишь затем стал приударять за Лиз, чтобы прославиться самому. «Ричарду хочется славы любой ценой», — заявил он.
Действительно, Бертон неожиданно достиг славы. Фотографы, расталкивая друг друга локтями, спешили его сфотографировать, репортеры умоляли его об интервью, а поклонники стаями бегали за ним в надежде получить автограф. Теперь Бертон был не просто актер, он превратился в кинозвезду мирового масштаба! В мгновение ока его рыночная цена удвоилась — за следующий фильм ему причиталось уже никак не меньше пятисот тысяч. «Посмотрим, может, я поделюсь с Элизабет Тейлор, дам ей десять процентов», — шутил он.
«Бертон был сама непосредственность и беззаботность. Он откровенно признавался, что рад свалившемуся на него вниманию», — докладывала Шейла Грэм, добавляя, что Бертон поклялся, что никогда не допустит развода.
«Я никогда не брошу Сибил. Она любит и понимает меня, по ее мнению, я — гений».
Купаясь в лучах славы своей новой знаменитости, Бертон похвалялся одному из друзей, что завоевал сердце самой знаменитой женщины в мире.
«Теперь Лиз будет торчать на площадке каждый божий день, как и я», — утверждал он. И не ошибся. На протяжении последующих десяти дней Элизабет неизменно присутствовала па съемках, чтобы понаблюдать Ричарда за работой, хотя сама она в те дни не снималась. Пока между эпизодами устанавливали освещение, они шли к нему в гримерную, где предавались любви, и возвращались назад, усталые, но довольные.
На одиннадцатый день на студии «Чинечитта» Появился Родди Макдауэлл. Он сообщил Ричарду о том, что Сибил собралась в Нью-Йорк и уже пакует вещи. Бертон побелел как полотно и тотчас дал Элизабет отставку. Как бы он ее ни любил, заявил Ричард ей, их роман окончен. Он больше не может подставлять под удар собственную семью, рискуя потерять жену и двоих детей. Элизабет в ответ закатила истерику.
«Манкевич с Вангером пытались утешить ее, но, как говориться, дохлый номер, — вспоминал один из очевидцев. — Уж если ей что-то втемяшится в голову... Подумать только, кто-то посмел ее бросить!»
Обеспокоенный тем, как бы у Элизабет не произошел нервный срыв, Вангер отправился к ней на виллу. Он был в панике. Весь проект, можно сказать, висел на волоске и целиком зависел от ее настроения. Откажись Элизабет сниматься дальше, «XX век — Фокс» ожидало неминуемое банкротство. Но крах ожидал студию и по иной причине: случись разразиться скандалу, это непременно сказалось бы на кассовых сборах.
К тому моменту, как Вангер добрался до виллы, Элизабет уже удалась успокоиться. Облачившись в элегантную ночную сорочку от Диора, она улеглась в постель.