Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой

Постепенно продюсеры фильмов научились ограждать звезд на время съемок хотя бы на площадке, в Пуэрто-Вальярта такого еще не было. Фильм напичкан сексуальными сценами Бартона и трех красоток, временами очень откровенными сценами, а вокруг на деревьях гроздьями висели фоторепортеры. Где уж тут уследить, ретушированы попадающие на страницы прессы снимки или нет.

У меня иногда руки чесались взять кольт сорок пятого калибра и палить по деревьям, с удовольствием ведя подсчет падающим с них репортерским трупам. Я не кровожадная, но есть же предел! Снимать в павильонах невозможно, потому что даже самые мощные вентиляторы неспособны облегчить мексиканскую жару, а стоило выйти на площадку, как слышались щелчки камер. Только сгонят кого-то с одного дерева, щелкает с другого. Однажды на вечеринке я сгоряча даже предложила спилить деревья в округе и поставить картонные декорации, причем напичканные иголками дикобраза.

Была еще одна причина, по которой я, забыв самое себя, потащилась в мексиканскую жару. Нет, это не еще одна красотка, в конце концов, если бы Ричард влюбился в кого-то по-настоящему и этот объект был его достоин, я нашла бы в себе силы отпустить любимого. Когда Бартон стал мне изменять, было больно не столько от самих измен, сколько от выбора, вокруг Ричарда всегда крутилась толпа голозадых красоток, жаждущих известности из-за связи с ним и не могущих дать самому Бартону взамен ничего. Позже одна такая сумела его соблазнить, но «одарила» только жестким контролем и постоянным надзором, чего с Ричардом делать нельзя. Его погубили именно неволей.

Но сейчас я не о том…

Отправляясь практически без дела на съемки «Ночи игуаны», я преследовала цель показать Ричарду, что в нашей паре он главный, что моя известность и мои гонорары могут быть вторыми после его, его карьера важней моей. Это существенно для гордого упрямого валлийца. Во время поездки в его родной город я это поняла особенно хорошо, да и мудрая Сис, сестра Ричарда, заменившая ему мать, тоже шепнула о валлийской гордости братца. Я в ответ тогда пожала плечами:

– Я готова пожертвовать своей карьерой и стать просто миссис Бартон.

Не знаю, поступила бы так в действительности или нет, поставь Ричард такое жесткое условие, но, к счастью, не пришлось, у Бартона хватало ума не требовать от меня отказа от профессии. Он понимал, что в таком случае умрет какая-то часть меня, и это будет печально. Думаю, что ему не очень нужна просто Лиз – миссис Бартон, ему нужна Элизабет Тейлор в его объятиях.

И все же стоило показать Ричарду, насколько я уважаю его игру, его карьеру, его главенство. Ради этого стоило жариться в Пуэрто-Вальярта.

Вообще, это очень трудная роль, пожалуй, самая трудная – роль миссис Бартон. Ричард слишком умен, чтобы не понимать, что толпы журналистов притащились в Мексику вовсе не из-за него и даже не из-за Авы Гарднер, а из-за меня. Стань он любовником той же Авы, публика встретила бы это куда прохладней. Сам Ричард мог позволить подшучивать над своим положением «мистер Клеопатра», но если слышал намек от кого-то!.. На ком срывать злость, как не на мне?

Я любила Ричарда, до беспамятства любила, ничто другое не могло бы заставить меня и единого раза вытерпеть его насмешки и вспышки гнева. Мама все время выговаривала, что рядом с Бартоном я превратилась в настоящее ничтожество, позволяя орать на себя и постоянно намекать на недостатки. Какие могли быть недостатки у самой красивой девушки Голливуда, какой я еще считалась? К тому же самой высокооплачиваемой актрисы и богатой женщины.

Ричард нашел. Бывали мгновения, когда просто сомневалась, любит ли он меня. Но я любила и отказываться от Бартона не собиралась. Позже я могла в шутку называть его «уэльским пьяницей» или «рябым валлийцем», но только не тогда, Ричард еще переживал наше неравенство в глазах прессы.

Для того чтобы стать выше кого-то, необязательно подниматься на цыпочки или преодолевать ступеньку вверх, достаточно вынудить этого кого-то опуститься на ступеньку вниз. Я сознательно опускалась перед Бартоном, потому что любила его, но Ричарду было мало, он постоянно подчеркивал мое ущербное MGMовское, как он называл, образование. Проще всего это сделать, продемонстрировав собственное знание Шекспира и, соответственно, мое незнание.

Позже я поняла, что у Бартона это вообще способ унижения собеседника – доказывать, что тот не знает Шекспира. Сам Ричард знал, кажется, каждую строчку и легко мог декламировать с любого слова, но почему это же должны делать все остальные? Меня он унижал часто.

– Ну, ну, прочти хоть строчку, чтобы я мог продолжить текст. Или ты не знаешь ничего, кроме общеизвестного «Быть иль не быть»?

Чаще всего я отшучивалась, стараясь не подать вида, что обидно, разве у человека мало достоинств помимо знания Шекспира? Но бывало, когда настойчивая насмешка Бартона становилась просто унизительной, однажды я не выдержала и просто ушла, бросив Ричарду:

– Поосторожней, милый, не то обидишь не одного себя.