Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой

Горло сжимал спазм, хотелось рыдать, но я сумела сдержаться, просто забрала Лизу и отправилась подальше на берег океана, побыть в одиночестве.

Если честно, одиночество в Пуэрто-Вальярта, когда там «Лиз и Дик», просто невозможно, мы, смеясь, говорили, что там журналистов куда больше, чем игуан и скорпионов. Но мне наплевать, я долго сидела на берегу, прижимая к себе Лиз, и смотрела на океан, кативший волны к нашим ногам. Я любила Ричарда, по-настоящему любила, а потому не могла представить жизнь без него, переживала, когда снимались откровенные любовные сцены между Ричардом и Авой, зорко приглядывала за его молоденькой партнершей Сью Лайон, прекрасно видела, в чем проигрываю им во внешности, но они-то проигрывали мне в главном – я любила Бартона! Ни Сибилл, ни все эти его Сьюзены и прочие, последовавшие за мной, Ричарда не любили, а только использовали, помыкали им и довели до гроба!

Конечно, я не могла не видеть, что между Ричардом и Авой проскальзывает нечто, как они обмениваются определенными взглядами, но считала это нормальным, невозможно играть любовь или страсть, не проникнувшись к партнеру или партнерше этим чувством хоть на время съемки. А вот чтобы это не осталось надолго, я и приехала в Пуэрто. Ревнивая жена? Но мы не были женаты.

Заявлять права на любовника? Смешно.

Мне очень хотелось помочь Бартону заявить о себе как о звезде, с которой следует считаться. Он безумно талантливый, но не оцененный по достоинству. Я пыталась использовать все свое влияние, свои силы, свою популярность не для того, чтобы завоевать Ричарда или удержать его, а чтобы помочь ему встать в полный рост самому. А он в ответ унижал меня. Одно дело, когда мы шутливо (или даже не очень) ругались прилюдно, совсем иное, когда наедине Бартон принимался доказывать мне самой, что я голливудская кукла, голова которой набита опилками настолько, что места для умных мыслей и знаний не остается.

Ричард кичился своим знанием Шекспира и подчеркивал мою необразованность. Это было обидно. Что мне оставалось делать? Выучить всего Шекспира назубок? Это не так уж трудно, потому что память у меня была прекрасная, куда лучше, чем у пьющего Бартона, пара месяцев и можно было бы устраивать соревнование. Ну, пусть не пара, но времени съемок «Ночи игуаны» точно хватило бы.

И что тогда? У меня куда больше гонорары, столы моих секретарей завалены предложениями ролей много более значительных, чем у Ричарда. В Пуэрто вся эта камарилья журналистов со всего света слетелась в большей степени из-за меня. В конце концов, у меня компания, которая и впредь будет приносить немалый доход, то есть я легко могла позволить себе даже не играть. Я звезда, и если сама не отойду в тень Ричарда, то он так и останется «мистер Клеопатра». Это понимали оба, возможно, я даже лучше его самого.

Выучить все произведения Шекспира и Теннесси Уильямса? Это означало бы совсем загнать Ричарда в угол на второе место после себя, а я не желала такого, помня гордый нрав валлийца. Осознав, что я переиграла его и на его собственном поле, он просто возненавидит меня. Стоимость такого успеха была бы слишком велика, победить ценой потери любимого… нет, это не для меня.

Но и позволять себя унижать ежедневно, причем унижать вот так, прекрасно зная слабые места, которые я вполне могла преодолеть, тоже нечестно. Ричард не мог не понимать, что я способна выучить все сонеты Шекспира и все его пьесы, не мог не сознавать, что нужно только время, чтобы дотянуться до его знания поэзии, пусть не любви, но просто эрудиции, не мог не задумываться, почему я не тянусь. Неужели он не понимал, что это сознательная жертва? Или понимал, но не желал принимать такую жертву?

А я готова была принести в жертву свою славу и успех, только чтобы быть с ним рядом.

И что теперь, постоянно терпеть унижения? Как объяснить Ричарду, что это не только нечестно, но и крайне жестоко? Всему есть предел, если я позволю унижать себя вот так, как сегодня, могу потерять уважение к самой себе, что тогда? Как суметь и удержать любимого, и остаться собой?

Я смотрела на волны и пыталась понять, что же мне делать. Страшный выбор, если придется выбирать между достоинством и любовью. Никого нельзя заставлять делать такой выбор, человек просто саморазрушится.

Ричард просто пришел к нам на берег и опустился на колени, уткнувшись лицом мне в грудь:

– Прости…

Я не стала ничего объяснять, понимая, что слова бессильны. Если он все понял правильно, то больше таких сцен не будет, а если не понял, то и объяснять бесполезно.

Мы продолжали скандалить и делали это часто и шумно. И унижать он меня не прекратил, все решилось несколько иначе. Не могло не решиться, потому что не только я любила Ричарда Бартона, но и Ричард Бартон любил меня, как бы ни пытался этой любви сопротивляться. Именно в Пуэрто-Вальярта мы стали настоящей парой.