Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Но знала — это Михайловский замок, ещё в 1801 году, оставил в ней неизгладимый след. Сквозняки, сырость, холод — всё это выплыло теперь наружу...

— За границу не поеду, — тихо сказала она.

Александр не расслышал, только по движению губ понял её слова.

И снова — совещания, совещания! Даже Мария Фёдоровна принимала в них горячее участие, несмотря на то что получила известие о смерти герцогини Вюртембергской, своей дочери Екатерины, вторично выданной замуж за старшего из её, Марии Фёдоровны, племянников. Не выдержала там энергичная, уверенная в себе Екатерина, не перенесла новых родов.

Сколько же пришлось перенести ей, этой расплывшейся старой немке, — часто думала Елизавета, — смерть дочерей, смерть мужа, а она ещё смеет иногда жаловаться на боли в ногах, ломоту в пояснице. Крепка, крепка её свекровь, переживёт и её, нелюбимую старшую невестку...

Да, они приговорили её.

Долго выбирали страну, город, в котором ей стало бы легче.

В сущности, ей было всё равно, она знала, что поедет умирать.

А умереть ей хотелось здесь, в России. Всё за границей, после того как она побывала в Бадене и Вене, казалось ей чуждым, лишённым той теплоты и доброты, что так свойственны русскому народу.

Она так и сказала:

— Умирать буду в России...

И опять её слова прочитал Александр только по её губам, побледневшим, узким, тонким...

Она видела, с какой жалостью и недавно проснувшейся нежностью вглядывается он в её постаревшее, жёлтое лицо с ядовито-красными пятнами на щеках, в её потускневшие голубые, почти потерявшие свой блеск глаза, в её лапчатые морщинки вокруг век, сморщившуюся кожу шеи...

И понимала, что видит её такой, какой была она в свои тринадцать лет, когда впервые приехала в Россию.

Живая, свежая, как роза, гибкая и стройная, как ивовая тростинка, лёгкая на ногу, летающая, а не ходящая.

Никогда не была она полной, никогда не славилась отменным здоровьем, а теперь словно подкосила её болезнь, проклятая чахотка, полученная ещё там, в том проклятом месте, в Михайловском замке.

Оттуда идут все их совместные беды — её болезнь, его угрызения совести, бесконечные смерти детей, все его начинания, не приводящие к светлому концу.

Странно, такое, казалось бы, блестящее царствование, всемирная слава, сияние и блеск трона. А вот поди ж ты, оба они несчастны, и ничто им не опора...

Она никогда не отличалась хорошим аппетитом, а в последние месяцы еда и вовсе вызывала в ней лишь отвращение.

А бесконечный нудный кашель, разрывающий грудь, и вовсе утомлял её, сваливал в постель.

И всё-таки когда приходил Александр, она старалась держаться, никогда ни на что не жаловалась, тепло и нежно улыбалась ему.

Сколько всего было, сколько всего произошло, сколько любовниц у него перебывало.

Она никогда ни словом не заикнулась о своей ревности, она возмущена была только одной Нарышкиной, слишком уж высоко вознёсшейся, дерзко и нагло говорившей даже с ней, императрицей.

Что ж, он наказан, и тем сильнее, что дочь его от Нарышкиной, его, да и её, Елизаветы, пожалуй, любимица и умница, тоже умерла. Недаром в день её смерти Александр написал Елизавете коротенькую записку:

«Она умерла. Я наказан за все мои грехи...»

Уехала Нарышкина с князем Гагариным в Италию, живёт там и благоденствует, уехала, бросив дочь.

Елизавета пыталась заменить Сонечке мать, любила дочку соперницы как свою собственную, заботилась о ней так, как никогда не заботилась оставившая её мать, привязалась к девочке. Верно, она и передала ей эту скоротечную чахотку, от которой и умерла Сонечка в пятнадцать лет...

Как странно, никого вокруг. Только её фрейлины, верная Валуева, доктора, а рядом с Александром постаревший князь Волконский, привязанный к нему с самого детства...

Что ж, они приговорили её, но ей как-то было это безразлично. Она готовилась к другому миру, этот уже почти не интересовал её, радостно думала о том, что увидит своих дорогих девочек, предстанет перед высшим судиёй...

«Как будет, так и будет, как Бог даст», — твёрдо решила она. Её бы воля, никуда бы она не поехала, ни в какие южные края.

Но Александр почему-то заговорил об их юношеской мечте — как они решали, едва поженившись, уехать куда-нибудь, хоть на берега Рейна, быть частными людьми, не мешаться в высокую политику, жить мирно и дружно. Может быть, тогда Бог благословил бы их союз детьми. Она мучилась и страдала многие годы, что не выполнила своего предназначения в России, не дала трону наследника от Александра...

Странная всё-таки судьба постигла двух старших сыновей Павла.

Александр не имеет детей. Константину тоже не выпало такое счастье, хотя и есть у него внебрачный сын от его постоянной любовницы-француженки. Но Константину досталась хоть капелька счастья: вымолил, выпросил он у матери, Марии Фёдоровны, согласие на брак с полькой Иоанной Грудьзинской, хотя цена за этот брак оказалась даже для него очень тяжкой.