Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

«Черты лица её тонки и правильны. Греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и волосы прелестнейшего белокурого цвета, при этом стройный стан, врождённая грация и чисто воздушная походка делают её подобною нимфе».

Словом, весь двор Екатерины, двор развратный, льстивый, угодливый, готовый очернить всё, что наивно, возвышенно, не устоял перед красотой и чистотой невесты великого князя.

И как же страдала Елизавета Алексеевна, что о её сестре не пришлось ей услышать столь же восторженных отзывов!

Три недели пролетели так быстро, что сестры и не заметили.

Каждый день праздники, увеселения, балы и парадные обеды. Обязательно надо одеваться и причёсываться так, чтобы ни один придворный не мог найти никакого изъяна.

И всё же Елизавета каждый день считала — вот и ещё один прошёл, вот и осталось Фридерике всего ничего.

Она и не думала, что проводы её сестры будут обставлены так пышно.

Сама императрица, опираясь на палку, пришла проводить баденскую принцессу, и весь двор окружал её. Нельзя было прижать Фридерику, обнять её на прощание так, чтобы та поняла, как сильно страдает сестра от её отъезда.

Накануне они долго плакали, прижавшись друг к другу в одной постели, а здесь, перед дорогой, надо было выглядеть спокойной и даже вида не подать, как тяжело расставание.

В последний раз сверкнули карие глаза Фрид ерики, мелькнула её туфелька, взлетевшая на подножку, и Елизавета едва не упала без чувств. Хорошо, что рядом был Александр, он поддержал её за руку, словно ощутив её слабость.

Она быстро оправилась, никто и не уловил эту минутную слабость. Лишь князь Платон Александрович Зубов едва заметно повёл глазами в её сторону. Да ещё одни глаза — быстрые, горячие, жгуче-чёрные — пристально глядели за ней.

Князь Адам Чарторыйский стоял позади Александра — в последнее время они не разлучались, а Елизавета со страхом вспомнила тот день, когда впервые увидела эти жгуче-чёрные большие глаза.

Это было ещё тогда, когда они с Фридерикой только приехали, растерянно смотрели на пёструю блестящую толпу придворных — их пригласили на приём, который давала в честь польской делегации императрица.

Это была первая публичная церемония Луизы. Она появилась в зале, когда перед невысоким креслом, предназначенным для Екатерины, уже стояла представительная толпа поляков в красных кунтушах[9], ярких и пёстрых украшениях. Эта группа значительно отличалась от блестящей свиты императрицы.

Луиза ещё едва могла различать лица — всё сливалось перед ней в слепящую цветистость.

Вошла императрица, села в бархатное кресло на небольшом возвышении, за нею появился Платон Зубов, как всегда занявший место возле её правого плеча, потом Александр с Константином, а уж следом робко вышли и Луиза с Фридерикой.

Выслушав проникновенную речь гостей, императрица милостиво разрешила полякам присоединиться к толпе гостей, а сама жестом руки подозвала Луизу.

Девочка в тяжёлом платье с большими фижмами, с оголёнными плечами и руками, с подвесками, оттягивающими маленькие уши, с впервые напудренной причёской медленно пошла к креслу. И словно бы полыхнули навстречу ей два чёрных огня — князь Адам, стоявший в толпе поляков, впился глазами в эту прекрасную принцессу.

Она не могла не почувствовать этот жгучий взгляд, слегка повернула голову и едва не упала. Туфелька её зацепилась за золотую бахрому ковра, окружавшего кресло императрицы.

Молниеносно подскочил к ней Платон Зубов, подхватил под руку, не дал упасть. Его глаза тоже следили за ней.

Екатерина ласково кивнула Зубову — спас девчонку, чуть не растянувшуюся на ковре в первый же свой парадный выход.

Но как будто и не случилось ничего. Екатерина обратила к Луизе добрые великодушные глаза и старательно проговорила дежурный комплимент:

— Вы так хороши, дорогая моя девочка. Как жаль, что ваша мама не видит вас сейчас! Она так гордилась бы вами...

Луиза с трепетом поцеловала морщинистую руку, а Екатерина склонилась к ней, прикоснулась губами к её лбу и отрекомендовала всем:

— Любите Луизу, баденскую принцессу. Не правда ли, она очень хороша?

Луиза почувствовала, что краска смущения заливает ей лицо — она вообще очень легко краснела, вся вспыхивала, и низко присела в реверансе, стараясь скрыть своё пунцовое личико...

Теперь она пообвыкла, без замешательства выдерживала наблюдающие взгляды, но эти двое просто преследовали её глазами.

Оба черноглазые, но у Платона они были небольшие, и, хотя он буквально пожирал её глазами, она всё-таки чувствовала страх и необычную растерянность перед глазами Адама.

Елизавета старалась держаться поближе к Александру. Теперь, когда не стало рядом Фрик, когда не о ком было заботиться, она вдруг ощутила себя такой одинокой во всём этом блестящем и роскошном мире.