Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Но теперь, когда весь двор переселялся в Царское Село, в летнюю резиденцию, когда в воздухе уже повеяло весной и пышные лиловые грозди сирени распустились под окнами, Элиза чувствовала себя действительно счастливой. Будущее казалось ей безоблачным, розовым, ничем не омрачённым, великий князь, хоть и был несколько холодноват, всё же иногда целовал её с разрешения императрицы, а утрами, просыпаясь в нижнем этаже большого царскосельского дома, она могла подбегать к окну, вдыхать чудесный морской воздух, любоваться строго подобранными оттенками цветов на больших четырёхугольных клумбах. Ну и конечно же видеть Александра, выходящего на утреннюю прогулку. Иногда он останавливался возле её окна, они украдкой говорили друг другу несколько слов, поздравляли друг друга с чудесным утром.

Она протягивала ему руку через открытое окно, и он прикасался к ней губами. После прогулки он иногда заходил к принцессам в комнату, они вместе завтракали, и это было лучшее время дня.

Солнце уже грело по-летнему, можно было сбросить все эти тяжёлые ненавистные шубы, выходить в сад в одном только платье и любоваться на тёмные, заросшие вековыми дубами аллеи, бродить возле многочисленных фонтанов, натыкаться на беломраморные статуи, даже бегать взапуски, как дома, в Карлсруэ или Дурлахе...

И всё же летели и летели письма в Дурлах, и робкая девчоночья душа раскрывалась в печали и горести.

«Ах, мой Бог! Если бы папа и мои сестры Амалия и Каролина были здесь, как я была бы счастлива! Представьте себе, мама, остаётся всего лишь два месяца! Я не могу представить себя замужней. А мне ведь только 14 лет!

Нет, мамочка, всё это кажется сном! 15 июля прошлого года, за день до именин моих сестёр, кто мог бы подозревать, что через год я окажусь здесь.

По этому поводу, дорогая мамочка, позвольте мне задать Вам вопрос. Я всё время подозреваю, что Вам было известно о моём отъезде...

Утром, как бы невзначай, Вы спросили меня, по-прежнему ли я не испытываю желания съездить в Россию. Подозреваю, что тогда уже Вы всё знали точно...»

Только теперь начала она осознавать, что за её спиной её отец и мать уже давно сговорились с русской императрицей! Только теперь открыла она, что многого не знает, её глаза стали более внимательно глядеть по сторонам, угадывать в каждом намёке, каждом слове скрытые мотивы и движения души.

Девочке было всего четырнадцать лет, и она отчётливо поняла, что была лишь игрушкой в руках других людей.

Нет, она не рассердилась на мать и отца, нет, она даже не упрекнула их ни разу, но обида залегла на дне её ещё не искушённой души и заставила её вникать в намёки и слова, жесты и поведение окружающих. Она словно бы прозрела, поняв, что и для отца и матери была лишь выгодным товаром.

Горько осознавать это всего в четырнадцать лет, но это послужит ей уроком на всю её жизнь.

И только теперь стала она понимать смысл слов, сказанных матерью накануне её отъезда в Петербург: туманно намекала ей дурлахская принцесса, что главное дело её отныне — понравиться императрице, всему двору и особое внимание обратить на старшего внука Екатерины. Ни одного прямого слова, лишь туманные намёки, чтобы не обольщалась, чтобы не затаилась в тоске и обиде, если не придётся ко двору Екатерины.

Поняла, простила и все свои силы сосредоточила теперь на своём деле — так называла она свою поездку в Петербург — и горько сожалела, что на её красавицу сестру Фридерику никакого внимания не обратил младший великий князь — Константин. Говорила с ним о ней, расхваливала её способности и образование, её прелестные карие глаза, но видела, что остаётся Константин насмешлив и равнодушен.

«Не судьба», — горько думала она, болея душой за сестру...