«Ничего достойного описания в нашей жизни не происходит, —
писала Елизавета матери, — общество несколько скучновато, погода в основном плохая, за исключением каких-то 3-4 отдельных дней, но я болела и воспользоваться ими не могла. Довольно часто получаю известия от моего мужа, жаждущего скорее вернуться ввиду испытываемых им стеснений, вызванных тем, что ему приходится спать в одной спальне с императором, да к тому же писать ему приходится с ним за одним столом!Польша ему очень нравится, но на следующей неделе они должны вернуться, чему я очень рада, поскольку, как Вам уже писала, несмотря на чрезвычайную мою признательность императрице за её внимание, я лишена той свободы, которую ощущаю в своей комнате и во всём том, что делаю, находясь у себя. Вы знаете, как я люблю эту милую свободу: поэтому судите сами, сколь тягостно мне подобное тюремное обращение и состояние, которому, говоря без преувеличения, мы с Анной подвергаемся.
Не перестану повторять, что дорогая императрица очень любезна, но мало приятного быть обязанной вечно находиться рядом. Как она не похожа на истинную мать! Зависеть от кого-либо, к кому мои чувства безмолвствуют, — это ужасно...
На фоне своего «приятного» образа жизни я заболела и ослабла, не воспринимала ничего. А императрица дала волю своему настроению, высказав мне, будто её общество мне неприятно и она постарается меня избегать. Когда я попыталась извиниться, она приказала мне замолчать.
Излив свою досаду, она увидела, что сердилась напрасно, и стала со мной заговаривать, мягко так, затем по-дружески, и, выслушав объяснения по поводу того, что упрёков я не заслуживаю, всё прекратила.
Такие же придирки поминутно предъявляются и к моему мужу, хотя он их и не заслуживает. И чаще всего они основываются на подозрениях или на самых невинных или несуществующих поступках, о которых ей доносят со всех сторон...
Очень рада предполагаемому отъезду императора и императрицы в Ревель — надеюсь, нам будет немного свободнее. Я не буду иметь счастья видеться с императором. Поистине, мама, этот человек способен выслушивать разговоры только о себе, а окружение его мне ещё более неприятно: там каждый, кем бы он ни был, высказав что-либо неугодное императору, может нарваться на грубость с его стороны, которую вынужден молча сносить.