Елизавета Петровна

Страсть императрицы к увеселениям сочеталась со страстью к нарядам. По свидетельству Якова Штелина, воспитателя великого князя, после смерти императрицы в ее гардеробе насчитывалось 15 тысяч платьев, размещавшихся в 32 покоях Зимнего дворца (многие из них не были в пользовании), а также два сундука шелковых чулок, несколько тысяч пар обуви и др. Штелин, надо полагать, не преувеличивал богатство гардероба императрицы в столице, ибо только в Москве, где она была наездами, в ее гардеробе насчитывалось четыре тысячи платьев.

Невольно возникает вопрос, зачем императрица имела столько нарядов? Ответ дали современники: в каждое появление на людях Елизавета меняла платье, а в течение бала установился обычай менять их несколько раз. Даже не отличавшаяся особой прихотливостью к нарядам великая княжна Екатерина Алексеевна призналась, что она на одном из балов сменила три платья. Можно представить, сколько их меняла модница-императрица. Французский дипломат Ж. Л. Фавье, наблюдавший императрицу в последние год-полтора ее жизни, когда она уже была тяжело больна, отмечал, что в обществе она тем не менее «является не иначе, как в придворном костюме из редкой и дорогой ткани самого нежного цвета, иногда белой с серебром. Голова ее всегда обременена бриллиантами, а волосы обыкновенно зачесаны назад и собраны наверху, где связаны розовой лентой с длинными, развевающимися концами. Ни одна женщина в империи не смеет причесываться так, как она».

Эпистолярное наследие Елизаветы Петровны не отличается богатством — написание писем требовало затраты времени и усилий. Однако она не скупилась тратить время, когда дело касалось нарядов. В декабре 1744 года, в пути из Москвы в Петербург, заболел оспой наследник престола Петр Федорович. Двор продолжил путь в северную столицу, а императрица осталась в Хотилове выхаживать больного. Даже в этой экстремальной обстановке она не забывала о приобретении материй и галантереи. Установился обычай: императрице первой купцы показывали интересовавшие ее товары, доставленные на кораблях из-за границы, и она пользовалась правом первой их приобрести. Из Хотилова она писала кабинет-секретарю Г. Демидову: «Купца Симона Дозера, нюренберхца, отправить сюда по получении сего в самой скорости и велеть взять с собою имеющиеся у него галантереи и куперштихи все, сколько их иметца, дав не почтовых или подставных подвод потребное число, и объявить ему: не пожелает ли он несколько солдат для празнишного времени, что не без пиянства по дороге».

Она знала толк в нарядах, внимательно сама следила за парижской модой и велела в Париже содержать людей, следивших за капризами моды и доставлявших модные материи и изделия из них в Петербург. Со знанием дела она давала указания портным, какого фасона шить ей платье, какие пришивать пуговицы. В записочке, датированной 1747 годом, императрица велела изготовить платье «из самой лучшей пунцовой тафты» и немедленно прислать в имение графа А. Г. Разумовского Гостилицу.

В 1751 году императрицу уведомили о прибытии в Петербург французского корабля «с разными уборами дамскими», и она велела «тафты разных сортов и галантереи всякие золотые и серебряные… с купцом сюда (в Петергоф. — Н. П.) прислать немедленно». Если что-либо из товаров продано; то их «отобрать и деньги заплатить и все прислать ко мне». Исключение составляла супруга саксонского посла — купленные ею товары велено было не отбирать.

В июле того же 1751 года записка с угрозой: если купец не выполнит повеления, «то он несчастлив будет, и кто не отдаст. А я на ком увижу, то те равную часть с ним примут». В записке перечислены фамилии модниц, у которых надлежало отобрать купленный товар: у супруги Семена Кирилловича Нарышкина и сестры ее, а также у обеих Румянцевых.

Особую привязанность Елизавета Петровна испытывала к офицерским мундирам — она числилась капитаном лейб-кампании и полковником всех гвардейских полков. 30 ноября 1745 года лорд Гиндфорд доносил в Лондон: «Ваше превосходительство не может вообразить себе, как офицерский мундир шел к императрице. Я уверен, что всякий, не знающий ее по виду, принял бы ее за офицера, если бы не нежные черты лица». Екатерина II тоже отметила привлекательный вид императрицы в мужском наряде. Елизавета знала, что, несмотря на то что ей уже за 35 и она утратила прежнюю стройность, полнота не уродовала ее внешность, а мужской наряд подчеркивал ее привлекательность.

Чтобы получить удовольствие от устремленных на нее завистливых глаз придворных дам и тайных вздохов кавалеров, она изобрела специальный маскарад, называвшийся «метаморфозой», на который дамы должны были являться в мундирах, а мужчины — в женском наряде. Можно представить, сколь недоброжелательно встретили этот каприз императрицы немолодые дамы. Если мужчинам удавалось скрыть непомерных размеров животы и кривые ноги в фижмах широкого и длинного платья, то уродливые фигуры дам, несмотря на использование корсетов, до предела уменьшавших размер талии, видны были с первого взгляда.