Елизавета Петровна

Генерал-полицеймейстер немедленно приступил к исполнению «изустного» указа, послал к строптивым дамам своих подчиненных с поручением выяснить у них причины отсутствия на балу. Все дамы, будто сговорившись, свое отсутствие объясняли болезнью.

Возможно, супруга камергера Петра Михайловича Голицына сказала правду, когда заявила, что 14 февраля она присутствовала на балу, а на следующий день «не была за болезнью, в чем ссылается на доктора Конданди, которым пользуется». Вероятно, действительно была нездорова и супруга вице-адмирала Головкина, описавшая признаки своего недомогания: «ветром себя застудила и от той стужи около гортани явилась опухоль».

Остальные 14 дам, фамилии которых названы в приложении к доношению Татищева, выражаясь современным языком, симулировали болезнь, недомоганием считали переутомление от бала, обыкновенно заканчивавшегося далеко за полночь. Основанием для подобной догадки и подозрения в достоверности их показаний может служить отсутствие конкретных сведений, в чем выражалось их недомогание, и наличие двух случаев «за болезнью не были» — мать и дочь, присутствовавшие на прошедшем балу.

Небесполезно в связи с этим напомнить, что коронационные торжества в Москве сопровождались беспрецедентными увеселениями, как бы символизировавшими будущее царствование. Торжества отличались небывалой пышностью, небывалой продолжительностью и небывалыми развлечениями. Вслед за церемонией коронации, состоявшейся, как мы помним, 25 апреля 1742 года, происходили поздравления, а с 1 мая по 7 июня императрица предавалась веселью, причем с 1 по 29 мая она проводила время в ежедневных балах и маскарадах.

В последующие годы для подобных ежедневных увеселений у нее недоставало сил, но крепло убеждение, что содержанием жизни императрицы, главным ее назначением является не управление страной, а беззаботное времяпрепровождение, наполненное удовольствиями. При подобном понимании своего назначения у Елизаветы возникла непреодолимая трудность в изыскании времени для занятия делами, для уподобления своему родителю, который служил государству. Она была практически недоступна или малодоступна не только, так сказать, рядовым вельможам, но и близким ей людям. Если канцлер Бестужев не пользовался симпатией императрицы, то вице-канцлер М. И. Воронцов входил в кружок близких цесаревне друзей, стоял на запятках саней, в которых она отправилась за короной в казармы Преображенского полка; однако, судя по обращению его к И. И. Шувалову в 1755 году, оказался в том же положении, что и канцлер. Он тоже опасался докучать императрице делами. «Я ласкал себя надеждою, — писал он фавориту, — что прежде отъезда двора в Царское Село получить чрез ваше превосходительство высочайшее повеление по известному делу г. Дуклиса, а ныне отнюдь не сумею утруждать напоминанием, крайне опасаясь прогневить ее величество и тем приключить какое-либо препятствие в забавах в столь веселом и любимом месте, надеюсь, однако ж, что при свободном часу вспомятовано будет».

Изложенное выше дает бесспорное основание для столь же бесспорного вывода: Елизавета не имела ни необходимой подготовки, ни необходимых навыков, ни желания управлять страной. Более того, став императрицей, она не проявила ни усердия, ни стремления овладеть необходимым опытом, знаниями и искусством управлять подданными. Тогда возникает вопрос, как она распоряжалась 24 часами в сутки? Самый надежный ответ на этот вопрос мог бы дать распорядок дня государя и сведения о выполнении этого распорядка. Однако на протяжении XVIII столетия только Петр Великий и Екатерина II имели распорядок дня, причем у Петра он появился лишь в последние годы царствования, когда он вел оседлый образ жизни; предшествующие годы Петр проводил на театре военных действий, в постоянных переездах; соразмеряя их с действиями неприятеля. Заметки Петра I, строго говоря, нельзя назвать распорядком дня, это скорее понедельный план действий с указанием, чем он намерен заниматься в дообеденное и послеобеденное время.

Подлинный распорядок дня существовал только у Екатерины Великой. В нем указаны часы, когда она начинала бодрствовать, заниматься туалетом, принимать вельмож с докладами, отвечать на письма, законодательствовать, отдыхать, отправляться ко сну. Ничего подобного безалаберная Елизавета Петровна, или, как ее называл А. П. Волынский, «ветреница», не имела. Более того, ее обыкновение бодрствовать в ночные часы и спать днем создавало множество неудобств для придворных, не говоря уже о затруднениях в общении с вельможами.