Эллинистический мир

переведенной Теренцием на латинский, язык, Менандр

противопоставляет два типа стариков – напыщенного фразера

Хремеса и Менедема, «человека, который сам себя карает»,

цельную натуру, проникнутую помыслами о возвышенном; он

обращает внимание на конфликт поколений, показывая их

отношения с сыновьями. В «Третейском суде» автор выводит на

сцену двух любящих молодоженов, разлученных в результате

недоразумения. Молодой человек, натура страстная – настоящий

герой Скопаса, бросается в разгул, перед тем как вернуться к

жене, которая, несмотря на видимость измены, остается

достойной его любви.

Таким образом, главными темами комедий Менандра были

любовь, страсть, семейная привязанность, что воспринималось

вполне естественно в эпоху, когда человек был лишен

общественной жизни. Но Менандр, тесно связанный со своим

временем, не мог не затронуть, к радости историков, и другие

проблемы – отношений между богатыми и бедными, рабства,

суеверия и религии. Следуя великой классической традиции,

Менандр питает отвращение к чужеземным культам. В

«Привидении» он стремится показать истинное назначение

обрядов колдуний. В «Одержимой» перед публикой предстает

девушка, служительница культа богини Кибелы, которая,

влюбившись в молодого человека, тут же теряет пророческий

дар: богиня требует исключительного права на любовь.

Короче говоря, это был театр, привлекавший внимание

тонкостью психологического анализа и волновавший <98>

своими глубоко человеческими проблемами. Менандр же являл

собой последнюю вспышку аттического гения, достаточно

яркую, чтобы, говоря о нем, вспомнить Еврипида и Платона.

Лирика ухода от действительности

101

Поэзия эллинизма в основном вполне отвечала своему

традиционному названию «александрийская поэзия», так как

большинство знаменитых поэтов жило именно в Александрии

при дворе Птолемеев.

Уже отмечались некоторые ее характерные черты, в

частности лесть, часто безудержное восхваление монарха.

Прежде это место занимала любовь к родине. Восхваление было

прямым, опиравшимся па явную ложь, и косвенным,

подкрепленным ловкими мифологическими параллелями. В

придворной поэзии одинаково высоко ценился стиль – как

вдохновенный и восторженный, так и педантично точный,

холодный, с многочисленными изысканными перифразами и

ненужными обращениями.

Кроме того, независимо от темы поэзия все больше

приобретала познавательный характер, хотя опиралась она (за

исключением «Феноменов» Арата) отнюдь не на настоящую

науку, а на традиционную ученость в области археологии,

истории, географии, мифологии. Некоторые отрывки из

Каллимаха и тем более из Ликофрона читать было невозможно,

не прибегая к изданию с примечаниями, в которых были бы

использованы работы античных или византийских

комментаторов. Но и они часто приходили в растерянность

перед туманностью намеков. Однако истинное величие

«александрийской поэзии» не в ее учености и не в умении

льстить царям, а в передаче мира чувств – мира поверхностного

или глубокого, но всегда разнообразного. В стихотворных

строках охотно раскрывались чувства между членами семьи и

даже привязанность к домашним животным (особенно часто это

отмечается в эпитафиях). Но предпочтение в новой лирике

отдавали прежде всего любви, она царила повсюду, и суровые

гомеровские герои становились галантны-– ми рыцарями. Сам

ужасный Киклоп Гомера в одной из очаровательных идиллий

Феокрита превращается в трогательно влюбленного, которым

пренебрегла возлюбленная. Подробные описания страсти, как в

«Аргонавтике» Аполлония Родосского, встречаются редко. Чаще

всего это короткие произведения, в которых взволнованно <99>

описаны любовные сцены. В наше время обычно принято

подчеркивать некоторую неестественность этой поэзии.

Действительно, амуры и всякого рода метафоры огня, стрелы и

цепи в ней встречаются в изобилии, но необходимо помнить, что

эти образы, ставшие столь банальными в более поздние

102

времена, в эпоху эллинизма были новы и свежи. В лучших

идиллиях Феокрита или самых талантливых его последователей

слышны и более сильные голоса – порой это был настоящий

взрыв чувственности, а порой чувственность смешивалась с

угрызениями совести, сожалением, отчаянием перед лицом

предательства. Александрийцы не только изобрели галантную

поэзию, но и явились авторами откровенной и волнующей

любовной лирики.

Проснулся интерес к деревенской жизни, как и в XVIII в. н.

э. Города разрослись до такой степени, что стали огромными и

враждебными человеку агломерациями. Природа в буколической

поэзии была не что иное, как обрамление человеческих