Елтышевы

С Валей ведь у них все могло бы быть хорошо. Отлично могло бы быть! Могло бы... Если б отдельно жили, по крайней мере, — без ее матери. Артем ее уже не переносил — от одного вида этой полной, большой, напоминающей прапорщика какого-то (ее и муж называет — сверхсрочником), у Артема появлялось желание спрятаться, забиться в глубокую, надежную щель. Да, уехать бы с Валей... Вот раньше молодежь садилась в поезда и ехала на БАМ, на всякие стройки. Не только ведь затем ехала, чтоб электростанции возводить, поднимать народное хозяйство, а чтобы жить по-своему. А теперь куда деваться? Где кого ждут?

— Здоров, Темыч! — навстречу по проулку шагал Вица.

— Привет.

Пожали друг другу руки. Не расходились.

— Эт самое, — лицо Вицы стало тревожно-загадочным, — Олегжон-то приехал. Вчера вечером.

— М-м... — Артем старался выглядеть равнодушным. — И что?

— Дома сидит, бухает. Новости узнает.

— Ясно.

Еще постояли. Вица смотрел на Артема, а Артем в сторону. На бор. За бором в той стороне, знал, поля, а дальше — город.

— Ну ладно, — сказал Вица, — покачу. А, Тем, закурить не будет?

Сигареты оказались. На всякий случай Артем старался носить с собой пачку — пару раз отца задабривал, подсовывая вовремя сигарету.

Настроение после Вициного сообщения, конечно, испортилось. Да и как  иначе — та опасность, что была где-то далеко, реально почти и не существовала, оказалась вдруг рядом. И действие водки стало иным — теперь она не дарила легкость и решимость изменить свою жизнь, а давила, крутила, душила. Солнце стало печь, выпаривая силы, воздух оказался влажным и липким. Захотелось просто забрести в траву на опушке бора, лечь и надолго уснуть. А проснуться другим, в другом месте, не помня прошлого... Как в фантастических фильмах — в каком-нибудь другом измерении...

Через силу вошел в ограду и сразу услышал раздраженный голос тещи:

— Кыш, пошли отсюда! Надоели уже! Всю капусту мне поклевали. — Наверное, выгоняла куриц из огорода.

Артем направился во времянку, но теща перехватила:

— Да, наконец-то! Иди, там Родька хнычет. Посиди с ним. Мне ужин надо готовить, хоть батуну нарву.

— А Валя где?

— Да ушла... К фельдшерше, что ли. Что-то все ей там надо... Больная нашлась.

Артем пошел в дом. На веранде, на огромном сундуке, сидела старуха и вяло обмахивалась вафельным полотенцем. На Артема не обратила внимания. Тесть надсадно храпел, словно задыхался, на своей кровати.

Ставни в комнате, где лежал сын, были прикрыты, а рамы окна растворены, но все равно было душно и жарко. Пахло чем-то прокисшим. Устало, однотонно жужжали мухи, и так же устало и однотонно поскуливал в кроватке ребенок.

— Ну, чего ты? — наклонился к нему Артем. — Чего опять?

Родик, увидев человека, оживился, зашевелил ручками, ножками; поскуливание стало громче.

Артема неприятно удивляло, как медленно растут младенцы. Вот сыну семь месяцев, а мало чем от новорожденного отличается. Только, может, кожа стала побелей, волосики чуть отросли, морщины разгладились или превратились в складки. Да, и, главное, кричать научился громко. Брал его на руки Артем всегда не то чтобы с опаской, а по-прежнему с брезгливостью — до сих пор не чувствовал, что это его сын, что это вообще ребенок: Родька напоминал зверька, который, не так его тронь, вполне может куснуть, заразить чем-нибудь.

Правда, сын ему иногда снился, но во сне он был уже взрослым — лет пяти—семи. Они рыбачили, боролись, лепили солдатиков из пластилина...

— Не ной ты, а, — попросил Артем. — Скоро мама придет, будете с ней заниматься.

Качнул висящую на кроватке погремушку; сын вместо того, чтобы увлечься ею, забил ножками, закричал. И тут в голове Артема соединились, состыковались — приезд Олегжона, отсутствие дома Вали, ее прихорашивания в последние дни. Точнее, он старался не стыковать их, но плач ребенка заставил раздражиться, а уже раздражение сломало эту внутреннюю игру в непонимание.

— Да возьми ты его! — возникла за спиной теща; громко втянула воздух  носом. — Не чувствуешь, обосрался он! Снимай памперс, помой.

“Сами снимайте, мойте”, — захотелось ответить. Артем сдержался, осторожно вынул сына, стал стаскивать памперс. — Да как ты!.. — возмутилась теща. — Счас все тут будет в говне. Господи! Давай, папаша тоже...

Артем помялся рядом, дождался, пока теща сменит памперс, а потом медленно пошел на улицу.

— А кормить кто будет?! — окрик, недоуменно-возмущенный. — Разогревай питание. Там вода горячая в чайнике.

Занимаясь этими неприятными, совершенно чуждыми ему делами, Артем все больше распалялся — внутренне он произносил длинные возмущенные монологи, обращенные к жене, обличал, обвинял. Вот он, как дурак, греет бутылочку, а она в это время... А она под каким-то уркой грязным, спидоносом, туберкулезником.

И когда Валя пришла, он уже кипел. Все те сотни слов, которые бились в мозгу, мгновенно забылись, и Артем, дрожа от ярости, стал повторять:

— Ты где?.. Где ты была?! Где? А?!

В первую секунду на лице жены появились растерянность и даже вроде бы виноватость, но тут же они сменились злой гримасой.

— А чего ты орешь?! Пять минут не можешь с ребенком?..