Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Постепенно все более — менее нормализовалось, хотя у больницы по — прежнему возникали проблемы с ее знаменитым пациентом, так как ежедневные анализы создавали дилемму, и врачи были вынуждены решать ее в полночь, чтобы не создавать лишнего шума среди персонала и пациентов. Когда Элвису стало немного лучше, он получил телеграмму от Полковника, в которой тот сообщал, что работает над сделкой с «Сахара Тахо». Элвис отправил ему ответ с поздравлениями и разрешением Полковнику подписать контракт от его имени.

Глава 15 ОБЕЗЛИЧЕННАЯ ЖИЗНЬ

(осень 1973 — декабрь 1974)

Плавное было просто — напросто поправиться. Эти два с половиной месяца, прошедшие после госпитализации, были самым длинным периодом непрерывной бездеятельности с тех пор, как два года тому назад он вернулся к полноценным живым выступлениям. Что еще важнее, этот период являл собой приверженность абстрактным идеям самодисциплины и умеренности, которые уже довольно долгое время отсутствовали не только в его жизни, но в самом образе его мышления.

Его болезнь напугала всех, не меньше других самого Элвиса, и он с усердием принялся играть роль добросовестного пациента. В первые три недели после того, как он вышел из больницы, доктор Ник заглядывал почти ежедневно — обычно прямо с работы. Элвис нередко уже вставал в это время, и они завтракали вместе в его спальне либо в комнате Лизы — Марии напротив, которую Элвис превратил в своего рода небольшую гостиную. Несмотря на все старания доктора Никопулоса довести до сознания прислуги значение диеты для здоровья Элвиса, ему не удалось ничего сделать: повара продолжали готовить все ту же пищу, что и раньше, а прислуга ее подавать, — так что «очень часто я заходил к нему во время трапезы только для того, чтобы съесть часть его порции, дабы не позволять ему объедаться». Убедившись, что нет никакой возможности заставить своего пациента отказаться от снотворного полностью, он прописал ему умеренные дозы препаратов — вальмида, валиума, плацидила, гикодана, — прием которых он поначалу пытался контролировать тем, что отмерял ему за один раз недельную порцию. Однако он сразу же уяснил себе, что неделя в мире Элвиса может проходить очень стремительно, а когда он попытался заручиться в этом вопросе поддержкой парней, то очень скоро обнаружил, что они не более устойчивы к силе убеждения, которой обладал Элвис, чем прислуга. На этом этапе он перешел на маленькие пакетики с лекарствами, которые ежедневно доставляли — и нередко самолично давали — он или его медсестра.

Нередко по вечерам заходил Вернон, и Ник становился свидетелем немногословного общения между отцом и сыном. Никто не беспокоился за Элвиса больше, чем Вернон; его первоначальное ощущение паники, инстинктивный страх, что его сына каким — то образом отберут у него, были совершенно очевидны, когда врач сказал ему, что Элвису придется лечь в больницу. И теперь испытываемое им облегчение, его благодарность за то, что его сына пощадили, столь же явно бросались в глаза. Для доктора Ника вся эта история многое прояснила. Проведя такое количество времени со своим пациентом в Лас — Вегасе и в гастрольных разъездах, он с удивлением открыл для себя мир Элвиса, в котором тот пребывал. Они проводили почти все свое время поначалу вместе в комнате Элвиса или Лизы — окна были закрыты алюминиевой фольгой, два телевизора на потолке и третий в изножье кровати создавали мягкий звуковой фон, а на тумбе для телевизора горели свечи, и только Линда иногда составляла им компанию. В комнате было полно книг, целые сотни, и по большей части они говорили об идеях, которые Элвис позаимствовал из этих книг, — абстрактных идеях о жизни и любви, посмертном существовании и реинкарнации. «Очень часто он просто запирался в своей комнате и читал. Он делал множество пометок на полях книг. Думаю, было бы интересно, если бы кто — нибудь вернулся к ним и свел некоторые из них воедино. Естественно, он любил говорить о медицине. Один раз он попросил меня принести ему книгу об ободочной кишке, чтобы иметь о ней представление, — это был действительно искренний интерес».

Если по временам ему не удавалось заглянуть к своему пациенту, он обнаруживал, что тот болезненно переживает это, — и обнаруживал, что и ему тоже этого не хватает. В большинстве своем его визиты не оплачивались, и, несомненно, это были необычные отношения между врачом и пациентом, однако доктор Ник со временем стал ощущать свое привилегированное положение и был тем врачом, который гордился своим умением устанавливать близкие отношения со своими пациентами независимо от их социального статуса. Вся его практика строилась на доброжелательности и приветливости, качествах, которые признавали за ним все его пациенты.