Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Впервые за три года он расстался с плащом как частью своего костюма, и, по сообщению «Лас — Вегас сан», пребывал в хорошем состоянии, «в лучшей своей форме, в хорошем настроении… и забитый до отказа главный зал «Хилтона» тепло принимал его». Это вовсе не говорит о том, что он держался без рисовки или вспышек гнева, которые сопровождали другие его появления на сцене в последнее время. «Ну ты, дрянь», — рявкнул он на одну девушку, которая дернула его за ожерелье, а во время другого шоу он накинулся еще на одного фэна. Но по большей части это было сравнительно предсказуемое шоу с солидным, хорошо отрепетированным репертуаром и новым басистом, тридцатилетним Дюком Бардуэллом, который заменял Эмори Горди. Бардуэлл попал в состав труппы (по рекомендации барабанщика Ронни Тата) в самый последний момент, а потому ему пришлось влезать в сценический костюм Эмори, что было нелегко сделать даже после того, как он прилично сбросил вес. С детства, будучи поклонником Элвиса, он нервничал с самого начала, и было не легче от того, что в первый же вечер у Элвиса вызвало раздражение гудение его усилителя. Несмотря, однако, на весь свой пиетет, он нашел, что сама музыка была не так уж хороша и давала мало простора для той свободы и того чувства, которые первоначально привлекли его еще подростком к Элвису Пресли.

У Voice, для которых, как и для Дюка, это выступление в Лас — Вегасе было дебютным, напротив, ситуация не вызывала никаких подобных угрызений: на самом деле они были в восторге едва ли не от всего — от дуэта Шерила с Элвисом в ключевой песне вечера «Spanish Eyes» до посиделок с Элвисом в его пентхаусе далеко за полночь. Для них все это было внове — сидеть наедине с Элвисом в его спальне, говорить о философии и религии, смотреть с высоты на освещенный ночной Лас — Вегас. Он снова и снова играл им «Softly As I Leave You» с альбома Чарльза Бойера, повторял им историю, которую рассказал ему певец Джон Гэри, о том, что песня в действительности вовсе не была песней о любви; она рассказывала о мужчине, который умирает и прощается со своей женой. Шерил уже знал эту песню, и как — то вечером они вдвоем сели за рояль, и Шерил начал петь, а Элвис, который внес эту вещь в свой августовский ангажемент, повторял речитатив Чарльза Бойера. «Там был отец Элвиса, Вернон, и он сказал: «Как красиво, Элвис. Почему бы тебе не делать это на сцене?» На что Элвис заметил; «Думаю, что мы будем». После этого он послал за Гленом Д., чтобы набросать аранжировку, и с того момента эта вещь стала ключевой частью шоу. Шерилу было известно, что это только еще больше подогрело возмущение всей компании — от Полковника до музыкантов и парней. «Нас все не любили, поскольку у нас была совместная вещь с Элвисом, которой не было ни у кого другого. Они все были (по — прежнему) расстроены, что он нанял нас. Но Элвис сказал: «Пусть это вас не беспокоит». Он сказал нам: «Если я захочу купить самолет, пролететь над этим отелем и разбить его, я это сделаю, это мои деньги, и я что хочу, то и делаю с ними». Потому что он знал о ревности».

С Voice или без них — интриги продолжались бы в любом случае, хотя бы потому, что Элвис сам, казалось, поощрял их. Возможно, как рассуждали некоторые из парней, это избавляло его от скуки, но он, не задумываясь, стравливал их между собой в своих собственных целях. Его поведение, разумеется, не очень способствовало безмятежной жизни. Несмотря на все перемены к лучшему в привычках, Элвис, казалось, все меньше и меньше заботился не только о своей собственной безопасности, но и о безопасности окружающих его людей. Ред и Сонни в особенности испытывали еще меньше уважения к его способности обращаться с огнестрельным оружием, чем к его навыкам каратиста, тем более когда он был под кайфом. Теперь казалось, что он вообще перестал думать о других, когда однажды вечером выстрелил в люстру в столовой, потому что ему было «скучно», и стрелял в телевизоры по самой случайной прихоти. Несколько раз он наставлял пистолет на Реда, и Ред подзуживал его пустить пистолет в ход. Как признавался Джо, все постоянно находились «в небольшом напряжении, не зная, что взбредет в голову Элвису на следующий день». У Линды было не меньше причин для тревоги, чем у всех остальных. Она не собиралась забывать тот случай в предыдущем году, когда Элвис выстрелил в выключатель, пока она была в ванной, и пуля прошла через стену, оставив зазубрину на вешалке для туалетной бумаги и вдребезги разбив зеркало шкафчика. Когда она появилась из ванной, сдерживая колотившую ее дрожь, вместо извинения или объяснения Элвис лишь сказал: «Только не надо так нервничать, дорогуша».