«You'll Be Gone» была вещью, над которой он и Ред работали свыше года, записывая и снова переписывая ее в неформальных джемсейшнах. Первоначально они уложили ее на мотив «Begin the Beguine» Коула Портера, однако издательская фирма Портера не дала им разрешения на какие — либо изменения его композиции, и Чарли Ходж предложил базовую «испанскую» мелодию из двух аккордов, на которую они стали накладывать новые слова. В конечном итоге получилась музыкально — мелодраматическая и повествовательно туманная вещь, рассказ о темных страстях и расставаниях на рассвете (из — за туманности содержания трудно определить точнее: герой ли оставляет свою возлюбленную или она оставляет его — это остается, для меня во всяком случае, неясным), однако именно в эту песню Элвис вложил все свои эмоции, излив себя в мощном крешендо, которое, можно сказать, погубило песню.
Это вполне могло стать уроком. Найдись кто — нибудь, чтобы проанализировать несаундтрековые записи последних двух лет, он бы, несомненно, заметил, что Элвис явно исследовал новые направления, что он пробовал создать новую артистическую манеру, состоящую в равной мере из бравады (звучание на манер арии многих из его наиболее амбициозных песен) и уязвимости (совершенно обнаженная, болезненно ранимая хрупкость некоторых баллад Дона Робертсона и Дока Помуса). Сама его готовность поставить свое имя на две из песен, притязать на фактическое авторство впервые с 1956 года (и на этот раз не по деловым соображениям), вероятно, показалась бы постороннему наблюдателю свидетельством едва завуалированного желания раскрыть себя как творческую личность. Но такого человека не было. Полковник все больше рассматривал эти несаундтрековые записи как пустую трату времени, уход в сторону от их главного дела — фильмов. А парни, за исключением Реда и Чарли, которые сами активно участвовали в музыкальном процессе, и Ламара, который оставался самым большим поклонником Элвиса, мечтали только о том, чтобы поскорее закончить запись и вернуться в Грейсленд.
Иногда студийные музыканты ощущали в Элвисе некую душевную усталость, приятие вещей такими, какие они есть, и, хотя его профессионализм никогда не страдал, это оставляло устойчивое ощущение неудачи. На взгляд Гордона Стокера из Jordanaires, «он всегда старался выжать максимум возможного из любой ситуации. Иногда он подходил к нам [на записях] и говорил: «Что же нам делать с этим куском дерьма?» Иногда он так далеко отступал от микрофона, что ему говорили: «Элвис, тебе нужно стоять поближе к микрофону»; бывало, что вокруг него ставили резонатор, чтобы хоть как — то уловить его пение. Но большую часть времени он утешал себя так: «Все равно, что бы я ни говорил, они потребуют записать эту песню, так что я просто сделаю ее как можно лучше».
Сразу же после записи они вернулись в Калифорнию для съемок новой картины на студии «Парамаунт». Для Хэла Уоллиса не было сомнений в том, как образ Элвиса он намерен передать на экране. Он даст публике то, что она хочет: в первую очередь Элвиса — кумира и только во вторую очередь Элвиса — актера — такая последовательность только укрепилась в его уме после относительно неудачных картин «Flaming Star» и «Wild in the Country» студии «XX век — Фокс». Его собственная картина «Blue Hawaii», в отличие от них. сразу же по выходе на экран в День благодарения попала на вторую позицию в еженедельном перечне самых кассовых картин журнала «Вэрайети» и продолжала пользоваться успехом и в новом году (она оказалась на четырнадцатой позиции в списке самых кассовых картин за 1962 год и всего за два года принесла 4,7 миллиона долларов кассовых сборов). Между тем альбом с саундтреком к «Blue Hawaii», как и альбом с песнями из «G. I. Blues» до него, попал на первую строчку в LP-чартах, далеко обойдя любой из выпускавшихся до этого студийных альбомов Элвиса (объемы его продаж составили свыше полутора миллиона копий, что, к примеру, было почти в пять раз больше, чем объемы продаж альбома «Elvis Is Back») и с вящей убедительностью подтвердив мудрость не только стратегии Хэла Уоллиса, но и более грандиозного плана Полковника.