Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Ширер, который впервые познакомился с двадцатилетним Элвисом Пресли в Мемфисе летом 1956 года, когда тот собирался сняться в своем первом фильме (в том интервью Элвис объяснял свою теорию длительной экранной привлекательности; он не собирается слишком много улыбаться, сказал он, потому что, если вы улыбаетесь, вы подрываете доверие к себе: «Я знаю, невозможно быть сексуальным, если вы улыбаетесь. Нельзя быть бунтарем, если вы расплываетесь в улыбке»), второй раз подряд столкнулся с тем же обезоруживающе честным подходом. Несмотря на то что теперь Элвис Пресли был звездой экрана, несколько легковерно отмечал в своей статье Ширер, «и заработал фантастическую сумму в 2 800 000 долларов, с которой он с готовностью заплатил после всех вычетов федеральный подоходный налог в размере 1 700 000 долларов [в прошедшем году]», он остался «одним из самых вежливых, тактичных молодых людей в сфере киноиндустрии». Полковник Паркер тоже остался тем же «хватким и прозорливым менеджером», который охотно поделился всеми финансовыми подробностями успеха своего клиента.

Изменилось же, как ни странно, действие чистосердечности молодого человека. Там, где раньше она защищала его и оберегала, по выражению офис — менеджера «Сан Рекордз» Марион Кейскер, от «неверного шага», теперь она разоблачала его, обнажая неуверенность, почти фаталистское ощущение неудовлетворенности, которое, хотя этого и не было в опубликованной статье, по временам граничило со своего рода болезненной агрессивностью.

С самого начала, по его словам, им двигало уважение к его поклонникам. «Я не исповедую отношения «Уберите этих людей отсюда», как мне приписывают. Я подписываю автографы, фотографии и тому подобное не для того, чтобы увеличить свою популярность или сделать своих поклонников похожими на меня. Я делаю это, потому что они искренни в своем стремлении, и если этого не делать, ты оскорбишь их чувства. Когда ты попадаешь в шоу — бизнес, твоя жизнь больше не принадлежит тебе, потому что люди хотят знать, что ты делаешь, где ты живешь, во что ты одеваешься, что ты ешь, — и ты должен считаться с желаниями этих людей».

В плане же карьеры ему еще многое предстояло сделать, «но я считаю, что требуется время, чтобы добиться некоторых вещей, нельзя прыгнуть выше головы». Но он не собирается сидеть и ждать. «Я хочу двигаться вперед, хочу развиваться. Но я понимаю, что нельзя откусывать больше, чем можешь прожевать, необходимо знать свои возможности. Люди мне все время говорят: «Почему ты не снимешься в настоящем фильме? Почему ты не снимаешься в этой картине или в той картине?» Что ж, мне хотелось бы. Мне хотелось бы сделать что — то настоящее в один прекрасный день. Мне хотелось бы сказать когда — нибудь, что я сделал действительно что — то стоящее. Я думаю, это обязательно случится, ведь это моя цель. Но пока, если я могу доставлять людям удовольствие тем, что я делаю, было бы глупо экспериментировать с этим, пытаться изменить это. Глупо отмахнуться от людей и сказать: «Я собираюсь измениться, я собираюсь попытаться понравиться другой аудитории». Поскольку ты можешь и не понравиться. И если ты облажаешься несколько раз, у тебя мало шансов в шоу — бизнесе. В этом печальная сторона нашей профессии. Так что тебе лучше держаться того, что ты делаешь, если ты делаешь это хорошо, пока само время все не изменит. Я и правда так думаю, я действительно в это верю».

Он говорил о своей матери, с которой Ширер был знаком («Удивительно, она никогда ничего не хотела — ничего сверх обычных вещей. Она просто оставалась одной и той же»), о своем одиночестве, о своей жизненной философии и о том, что им двигало в жизни. «Мне нравится доставлять удовольствие людям. Деньги — не самое главное, что меня волнует. Это действительно так. Если бы было иначе, это бы проявилось, и мне было бы наплевать на других, мне было наплевать на то, что я делаю на сцене и в студии. Вот почему я сам выбираю все песни и стараюсь отобрать максимально лучшие. Понимаете, я старался сделать все возможное и в фильмах, используя весь свой жизненный опыт, но смотря на себя исключительно как на обычного человека, которому очень повезло, но который столь же живой, как и другие, который не лучше, чем другие».

«Но нравитесь ли вы себе?» — прервал его Ширер вопросом, который, казалось, привел его в некоторую растерянность. «Иногда, — сказал он со смехом. — Я имею в виду под этим то, что я горжусь тем, что во мне воспитали уважение и доверие к людям. Когда меня доведут, да, я забываюсь — до такой степени, что не понимаю, что делаю». «Вы часто взрываетесь?» — спросил его журналист. «Не очень часто. В сущности, я могу пересчитать по пальцам такие случаи. Но когда я выхожу из себя, это всегда плохо заканчивается — но это нечасто случается, да и кто не раздражается по временам, — а позже я ненавижу самого себя».