Миссис Уэстон ужасно огорчилась, даже, пожалуй, больше, чем ее муж, хотя куда меньше него действительно рассчитывала на этот визит. Мистер Уэстон был оптимистом и потому обычно надеялся на лучшее, хоть это лучшее и не всегда сбывалось. Однако эта же черта помогала ему быстро оправиться от разочарования и вновь обрести надежду. Около получаса он поражался и грустил, а затем задумался о том, что будет даже лучше, если Фрэнк приедет не сейчас, а через месяца два-три: и время года будет приятнее, и погода, и остаться он сможет, несомненно, подольше.
Эти мысли его быстро успокоили, между тем как миссис Уэстон, будучи более чувствительной к такого рода неудачам, предвидела в будущем лишь новые отговорки, отсрочки и огорчения и, предполагая будущие страдания мужа, страдала вдвойне.
После всего случившегося Эмму не слишком заботил приезд мистера Фрэнка Черчилля, она лишь сочувствовала друзьям в Рэндаллсе, которых постигло разочарование. Знакомство с ним ничуть ее сейчас не привлекало. Напротив, Эмме хотелось тишины, покоя и поменьше соблазнов. Однако она понимала, что ей следует держаться как обычно, а потому изо всех сил старалась проявить участие и разделить печаль мистера и миссис Уэстон, как и подобает столь близкому другу.
Она первой сообщила эту новость мистеру Найтли и, негодуя, пожалуй, даже больше положенного – ведь она все же играла роль, – высказала ему все, что думает о Черчиллях, которые не подпускают сына к родному отцу. Затем Эмма принялась горячо рассуждать о вещах, которые ее, по правде сказать, не так уж волновали: о том, как приятно дополнил бы мистер Фрэнк Черчилль их небольшое общество, как замечательно было бы увидеть новое лицо и каким праздником стал бы его приезд для всего Хайбери, а напоследок еще раз упрекнула Черчиллей. Она тут же оказалась вовлечена в спор с мистером Найтли и внезапно с весельем осознала, что пытается отстаивать мнение, противоположное ее собственному, прибегая к доводам, высказанным миссис Уэстон в их недавнем споре.
– Вполне вероятно, что Черчилли виноваты, – холодно заметил мистер Найтли, – однако посмею предположить, что если бы он действительно хотел приехать, то приехал бы.
– Не понимаю, почему вы так говорите. Он всем сердцем желает приехать, но тетя с дядей его не пускают.
– Не верится, что при желании он ничего не может сделать. Без доказательств я в это поверить не смогу.
– Какой вы странный! Что же такого сделал мистер Фрэнк Черчилль, чтобы заслужить от вас такое недоверие?
– Дело не в недоверии. Я лишь подозреваю, что он привык ставить себя и свое собственное удовольствие превыше своей семьи, ведь он живет с теми, кто подает ему именно такой пример. Куда как естественно, что молодой человек, воспитанный надменными, привыкшими к роскоши эгоистами, и сам вырастет надменным и привыкшим к роскоши эгоистом. Если бы Фрэнк Черчилль и правда хотел повидаться с отцом, то уж за все это время с сентября придумал бы способ. Мужчина в таком возрасте – сколько ему там? двадцать три – двадцать четыре? – вполне в состоянии уладить подобную малость. Уж в этом можете быть уверены.
– Легко вам рассуждать, ведь вы всю жизнь сами себе были хозяином. Все-таки не вам, мистер Найтли, судить о трудностях зависимого положения. Вы не знаете, каково это – приноравливаться к чужому характеру.
– Уму непостижимо, чтобы мужчина в таком возрасте совершенно не обладал свободой самостоятельно принимать решения и действовать. Он не нуждается ни в деньгах, ни в свободном времени. Напротив, нам известно, что и того и другого у него в таком достатке, что он с радостью проматывает свое состояние в излюбленных всякими бездельниками местах. Нам постоянно приходят вести, как он отдыхает то на том курорте, то на другом. Вот совсем недавно был в Уэймуте. Стало быть, Черчиллей он покидать может.
– Да, иногда.
– То есть тогда, когда сочтет нужным, другими словами – когда его ждут развлечения.
– Несправедливо судить о поступках человека, не ведая достоверно его жизненные обстоятельства. Лишь близкие родственники и друзья могут сказать, с какими трудностями сталкивается тот или иной член семьи. Нужно прежде познакомиться с порядками в Анскоме и с нравом миссис Черчилль, а уж потом рассуждать, что ее племяннику дозволено и не дозволено. Возможно, в некоторых случаях у него больше свободы, чем в других.
– Понимаете, Эмма, ежели мужчина желает исполнить свой долг, то он его исполнит, причем прибегая не к хитрости и изворотливости, а действуя настойчиво и решительно. Оказать внимание отцу – долг Фрэнка Черчилля. Судя по его письмам и обещаниям, он и сам это осознает, однако почему-то исполнять его не спешит. Настоящий мужчина сказал бы миссис Черчилль прямо и решительно: «Ради вашего удобства я всегда готов пожертвовать любыми развлечениями, однако сейчас я должен ехать к отцу. Я знаю, что причиню ему боль, если не окажу необходимое уважение. Посему завтра же я выезжаю». Если бы он без колебаний, решительно, как и подобает мужчине, заявил ей об этом, то она не стала бы препятствовать его отъезду.