Эмма

Цыгане, не дожидаясь вмешательства правосудия, сами поспешили покинуть приход. Еще до того, как началось всеобщее смятение, угроза была устранена, и местные барышни опять могли гулять без опаски. Со временем о происшествии позабыли — все, кроме мисс Вудхаус и ее племянников. Эмма лелеяла в своей душе тайную мысль, а Генри и Джон продолжали изо дня в день просить, чтобы тетушка рассказала им про Харриет и цыган. Стоило ей изменить в первоначальном повествовании хотя бы одно слово, слушатели непременно исправляли ее.

Глава 4

Несколько дней спустя Харриет пришла поутру к Эмме с маленьким свертком в руках и, усевшись, не без некоторых колебаний начала:

— Мисс Вудхаус… ежели у вас найдется время… я бы кое-что хотела вам рассказать… кое в чем признаться, чтобы, знаете ли, совершенно покончить с этим.

Эмма, немало удивленная, попросила подругу продолжать. И сами слова Харриет, и серьезность, с какой были сказаны, — все указывало на особую значительность дела.

— Это мой долг, а также и желание рассказать вам всю правду. За последнее время я очень переменилась в том, что касается до одного предмета, и, я думаю, вы были бы рады об этом узнать. Не стану говорить более, чем нужно. Ежели коротко, то я очень сожалею о том, в чем недавно была несдержанна. Наверное, вы меня понимаете.

— Да, — отвечала Эмма. — Надеюсь, что да.

— И как я могла так долго воображать! — воскликнула Харриет с жаром. — Теперь это кажется каким-то безумием! Сейчас я вовсе ничего особенного в нем не вижу, и мне все равно, встречу я его где-нибудь или нет… Только, пожалуй, из них двоих мне все же неприятнее видеть его, чем ее. Его я за три мили готова обходить, лишь бы с ним не встретиться, ну а жене нисколько не завидую. Не завидую ей и не восхищаюсь ею, как прежде: пожалуй, она красива и все такое, но я нахожу ее недоброй и неприятной. Никогда не забуду, как она поглядела на меня тогда на балу! И все же, уверяю вас, мисс Вудхаус, зла я ей не желаю. Нет, пускай живут счастливо вместе, мне это боли не причинит. И чтобы убедить вас в правдивости моих слов, я хочу уничтожить… то, что должна была уничтожить давно… Я знаю, мне и хранить-то этого не следовало…

Харриет покраснела и, помолчав, продолжила:

— Как бы то ни было, сейчас я все уничтожу. И мне бы хотелось сделать это именно в вашем присутствии, чтобы вы видели, какой я стала разумной. Вы не догадываетесь, что в этом свертке?

— Не имею ни малейшего представления. Он вам что-нибудь дарил?

— Нет, подарками эти вещи не назовешь, но я очень ими дорожила.

Харриет показала Эмме сверток, и та прочла: «Драгоценнейшие сокровища». Любопытство разгорелось в ней чрезвычайно, и она, едва подруга развернула многочисленные слои серебряной бумаги, нетерпеливо заглянула внутрь: там оказалась красивая танбриджская[16] шкатулочка. Когда Харриет открыла крышку, Эмма увидела мягкую ватную подкладку, на которой лежал один-единственный предмет — кусочек липкого пластыря.

— Вот, — сказала Харриет, — вы, верно, помните.

— Нет, право же, нет.

— Ах, ну как же! Вот никогда бы не подумала, будто вы могли забыть то, что случилось в этой самой комнате в день одной из наших последних хартфилдских встреч! Это было всего за пару дней до того, как у меня разболелось горло, перед приездом мистера и миссис Джон Найтли… или даже в тот самый вечер. Неужто вы не помните, как он поранился вашим новым перочинным ножиком и вы посоветовали ему наклеить пластырь? У вас тогда пластыря не было, а у меня был, и вы сказали, чтобы я наклеила. Я отрезала кусочек — оказалось, что слишком большой. Он отрезал поменьше, а остаток повертел в пальцах и отдал мне. А я, по тогдашней своей глупости, сделала из этакого пустяка сокровище: положила обрезок в эту коробочку, чтобы никогда не использовать, и только глядела на него время от времени как на драгоценность.

— Милая моя Харриет! — воскликнула Эмма, закрывая лицо руками и вскакивая с места. — Вы пробуждаете во мне такой стыд за мою ошибку, какого я не в силах вынести! Помню ли я? Да, теперь вспомнила. О том, что вы сделали обрезок пластыря реликвией, я до сего момента даже не подозревала, но как он порезал палец, а я сказала, будто у меня нет… Ох, до чего же я грешна перед вами! Ведь в кармане у меня лежал целый моток пластыря! То была одна из моих глупых хитростей, за которые мне краснеть до конца моих дней! Ну и что же дальше?

— Так у вас был пластырь? Но вы так натурально сказали, что нету, — я и не заподозрила даже.

— И все это время вы хранили обрезок пластыря, который он держал в руках? — произнесла Эмма, потрясенно опускаясь на стул.

Стыд отступил, теперь ей сделалось удивительно и забавно. Мысленно она прибавила: «Я, слава богу, никогда бы не стала помещать в шкатулочку, выложенную ваткой, обрезок пластыря Фрэнка Черчилла. До такого я не дошла».

— А вот эта вещь, — продолжила Харриет, — дорога мне еще более… То есть, я хочу сказать, была дорога, потому что действительно ему принадлежала, — пластырь-то мой собственный…