Эмма

— С этим я не спорю. И будь она вам ровней, я не препятствовал бы вашим упражнениям в остроумии тогда, когда глупость берет верх, не стал бы тревожиться о том, чем обернется для нее безобидная нелепость ее болтовни, не стал бы бранить вас за непочтительность. Но, Эмма, она бедна! Она лишилась тех благ, к которым привыкла от рождения, и если доживет до старости, то, вероятно, и вовсе обнищает. Где же ваше сочувствие? Право слово, вы поступили дурно! Она знает вас с детства — с той поры, когда ее внимание еще было честью для кого угодно. Вы выросли у мисс Бейтс на глазах, а теперь, дав волю своей гордыне, смеетесь над нею, бездумно ее унижаете, да еще в присутствии ее племянницы, а также других людей, которые станут брать с вас пример (не все, но кое-кто — определенно). Вам неприятно слышать мои слова, Эмма, а мне крайне неприятно их произносить, но я должен и буду говорить вам правду до тех пор, пока могу. Одно меня утешает: я поступаю как истинный ваш друг и надежный советчик. Быть может, когда-нибудь — не теперь — вы сумеете это оценить.

За этим разговором они шли к карете, которая была уже подана. Прежде чем его свойственница снова обрела дар речи, мистер Найтли помог ей сесть и захлопнул дверцу. Молчаливые взоры, отвращенные от него, были истолкованы им неверно. На деле Эмма онемела от злости на самое себя, глубокого огорчения и озабоченности. Сев в карету, она сперва откинулась в изнеможении на спинку, но вскоре принялась жалеть о том, что не попрощалась с мистером Найтли и не признала его правоты, — словом, рассталась с ним так, будто сочла себя обиженной. Теперь она выглянула наружу, надеясь это исправить, но было уж поздно: он отвернулся, лошади тронулись. Напрасно Эмма оглядывалась назад. Скоро (удивительно скоро, как ей показалось) карета преодолела половину спуска, и все осталось далеко позади. То мучительное сожаление, которое владело ею, невозможно было выразить словами и почти невозможно скрыть. Слова мистера Найтли нанесли ей болезненный удар, но сердце ее признавало их справедливость. Как она могла так жестоко обойтись с мисс Бейтс! Как могла так уронить себя в глазах того, кого столь высоко ценила! Как тяжко ей теперь, когда она отпустила его от себя, ничем не выказав благодарности, согласия с ним или хотя бы простого добросердечия.

Время не успокоило Эмму. Чем дольше она думала, тем тяжелее ей становилось. До сих пор она не ведала такого глубокого уныния. К счастью, никто не вынуждал ее говорить. Рядом была только Харриет, тоже имевшая отнюдь не бодрый вид и склонная молчать. Почти всю дорогу Эмма чувствовала, как по щекам ее обильно катятся слезы, но даже не пыталась их сдержать.

Глава 8

Весь вечер Эмма только и думала, что о неудавшейся поездке на Бокс-Хилл. Какие чувства владели ее спутниками, она не знала. Они возвратились в свои дома, и каждый теперь вспоминал прогулку по-своему — кто-то, быть может, и с удовольствием. Но Эмме минувший день казался самым неудачным в ее жизни: никогда еще она не получала меньшего удовлетворения от потраченного времени, ничто не оставляло ей менее приятных воспоминаний. После такого утра Эмма почла за счастье провести вечер с мистером Вудхаусом за игрой в триктрак. С радостью посвящала она лучшие часы этих суток комфорту своего отца, ибо, как ни мало требовалось для того, чтобы заслужить его нежную любовь и безоглядное восхищение, упреков в пренебрежении дочерним долгом ей все же опасаться не приходилось. В отношении своего papa она была не лишена сердца и, сознавая это, надеялась, что никто не скажет ей: «Зачем вы так нечутки к вашему отцу? Я должен и буду говорить вам правду до тех пор, пока могу…» А чтобы мисс Бейтс еще хоть раз услыхала от нее обидное слово… Нет, никогда! Впредь Эмма постарается добрым обращением загладить свою вину и, наверное, будет прощена. Совесть говорила ей, что она и прежде уж не раз грешила перед бедной старой девой: ежели не на деле, то в мыслях была до грубости высокомерна. Нет, более Эмма не позволит себе такого. Завтра же придет к мисс Бейтс в искреннем раскаянии и впредь всегда будет говорить с ней спокойно, добросердечно, без тени заносчивости.

Не утратив за ночь этой решимости, Эмма покинула Хартфилд рано поутру, дабы ничто ее не остановило. Вероятно, на пути или даже там, куда она направлялась, ей мог повстречаться мистер Найтли. Это было бы недурно. Эмма не стала бы стыдиться покаяния, которое несла по справедливости. Дорогой она поглядывала в сторону Донуэлла, но хозяина аббатства так и не увидала.

Переступая порог скромного жилища семейства Бейтс, мисс Вудхаус никогда прежде так не радовалась сообщению, что «госпожи дома», никогда не шла по коридору и не поднималась по лестнице со столь искренним желанием доставить приятность хозяйкам, а не насладиться сознанием исполненного долга, полученной благодарностью или пищей для последующих насмешек.