Эмма

Have patience with me, I shall soon have done.—She closed with this offer, resolving to break with me entirely, and wrote the next day to tell me that we never were to meet again.—She felt the engagement to be a source of repentance and misery to each: she dissolved it.—This letter reached me on the very morning of my poor aunt's death.	Я, вероятно, уже истощил ваше терпенье, но потерпите еще немного, я скоро кончу... Итак, она согласилась поступить в гувернантки, решив окончательно порвать со мною, и на другой же день написала мне, что мы с нею больше не увидимся. Эта помолвка не принесла нам обоим ничего, кроме горя и сожалений, — она ее расторгает.Письмо это пришло в то самое утро, когда не стало бедной моей тетки.
I answered it within an hour; but from the confusion of my mind, and the multiplicity of business falling on me at once, my answer, instead of being sent with all the many other letters of that day, was locked up in my writing-desk; and I, trusting that I had written enough, though but a few lines, to satisfy her, remained without any uneasiness.—I was rather disappointed that I did not hear from her again speedily; but I made excuses for her, and was too busy, and—may I add?—too cheerful in my views to be captious.—We removed to Windsor; and two days afterwards I received a parcel from her, my own letters all returned!—and a few lines at the same time by the post, stating her extreme surprize at not having had the smallest reply to her last; and adding, that as silence on such a point could not be misconstrued, and as it must be equally desirable to both to have every subordinate arrangement concluded as soon as possible, she now sent me, by a safe conveyance, all my letters, and requested, that if I could not directly command hers, so as to send them to Highbury within a week, I would forward them after that period to her at—: in short, the full direction to Mr. Smallridge's, near Bristol, stared me in the face.	Я тотчас ответил на него, однако в голове у меня тогда творился сумбур, тысячи хлопот и дел свалились разом на мои плечи, и в суматохе, вместо того чтобы отправить этот ответ, с кипой других писем, я запер его в ящике письменного стола, и в уверенности, что в нем все сказано, хотя и вкратце, чтобы она поняла и успокоилась, сам больше ни о чем не тревожился.Правда, меня немного удивило, что от нее потом долго ничего не слышно, но я находил этому какие-то объяснения, а сам был так занят и — что греха таить! — так самоуверен, что не придавал значения такого рода мелочам. Мы отъехали в Виндзор, а через два дня от нее пришел пакет, и в нем — все мои письма к ней!С тою же почтой пришла и короткая записка: она крайне изумлена, что я никак не отозвался на ее письмо, и так как молчание в подобном случае может означать лишь одно, а стало быть, чем раньше со всем этим будет полностью покончено, тем лучше для нас обоих, то она возвращает по почте все мои письма и просит — либо до конца недели прислать ее ко мне письма в Хайбери, либо, ежели у меня их нет при себе, отправить их после по такому-то адресу.Я не поверил своим глазам! — далее следовал подробный адрес миссис Смолридж.
I knew the name, the place, I knew all about it, and instantly saw what she had been doing.	Я узнал это имя, это место под Бристолем — она мне рассказывала о предложении миссис Элтон, — и сразу понял, на что она пошла.
It was perfectly accordant with that resolution of character which I knew her to possess; and the secrecy she had maintained, as to any such design in her former letter, was equally descriptive of its anxious delicacy.	Такой поступок был вполне в ее характере, решительность которого мне хорошо известна, а то, что она не заикнулась о таковом намерении в первом своем письме, лишний раз свидетельствовало о ее сугубой щепетильности.
For the world would not she have seemed to threaten me.—Imagine the shock; imagine how, till I had actually detected my own blunder, I raved at the blunders of the post.—What was to be done?—One thing only.—I must speak to my uncle.	Это могло бы выглядеть угрозой, чего она не допустила бы ни за что на свете. Представьте же себе мой ужас — мое негодование на нерадивость почты, — покуда я не сообразил, что сам допустил оплошность!..Что мне было делать?Только одно: надобно было открыться дядюшке.