Эмма в ночи

Через три дня, после обмена еще несколькими взглядами-агрессорами, Хантер пришел ко мне в комнату. Я спала. Часы показывали два ночи. Он лег на мою кровать и забрался под одеяло. Не произнес ни слова, и я тоже промолчала. Хантер стал меня гладить, но я не только ничего не сказала, но и не сделала. Не помогла ему стащить с меня штанишки пижамы и раздеться самому. Не воспрепятствовала, когда он забрался на меня. Лежала как бревно и совершенно не двигалась сколько могла. Не хотела признавать, что все это допустила. Лгала себе, что хотела его остановить. Потому что ничего подобного у меня и в мыслях не было. Да, я ненавидела Хантера Мартина, но в моей жизни были моменты, ненавистные мне еще больше, чем он. Когда все закончилось, он заснул рядом. Я уловила исходивший от него запах алкоголя. А потом до утра не спала. Просто лежала, смотрела в потолок и думала.

Пока Эммы не было, это повторилось еще три раза. Большего ему и не требовалось. Как и мне. Мне было плевать, что он по-прежнему встречается со своей подружкой. И что продолжает бросать на меня преступные взгляды – тоже. Для меня было важно только одно: когда Эмма вернется, они больше не будут относиться ко мне как к пернатому. Это имело для меня значение по одной простой причине: я знала, что перестала быть птичкой. И превратилась в оружие, наделенное особым могуществом. Этого знания мне было вполне достаточно.

К началу учебного года я уже поняла, что беременна. Поначалу не обратила на это внимания, но потом мы застукали маму с Хантером и Эмма решила бросить ей вызов, сказав, что нам все известно. Таким образом у меня появился шанс узнать, что будет, если миссис Мартин узнает о его поступке. Шанс понять, поможет она мне или нет, если я признаюсь, что беременна от Хантера. Если она изъявит желание помочь Эмме, то возможно (но только возможно, и не более того!) поможет и мне.

Ответ на свой вопрос я получила.

Ребенок родился на острове. Мне было совсем плохо, и у меня духу никогда не хватит утверждать что-либо обратное. Порой казалось, что я вот-вот умру. Более того, мне и самой этого хотелось. Но когда я взяла на руки своего ребенка, мою маленькую девочку, она в то же мгновение возглавила список того, что я решила считать в этой жизни важным.

Через три месяца они стали постепенно нас с ней разлучать – совсем не так, как в моем рассказе об Эмме. Но все остальное было правдой. Когда я бунтовала и плакала, мне разрешали видеться с ней только раз в день. До этого мы с ней постоянно были вместе. Она спала в моей постели. Весь день я носила ее на руках. Мы подолгу гуляли в лесу. Я пела ей колыбельки из книжки, которую нам купила Люси. Через мои руки из сердца в тело девочки вливалась любовь. Вся нерастраченная любовь к Эмме. Вся любовь к папе и Уитту. И вся любовь, которую мне так и не дала мама, когда я была маленькой.

Когда они отняли у меня дочь, я спрятала книгу под кроватью, а потом каждый вечер доставала ее, прижимала к груди и плакала до тех пор, пока не засыпала. Подкрадывалась ночью к двери Билла и Люси и замирала в ожидании, прислушиваясь к их сопению. А ночью, убедившись, что они крепко спят, на цыпочках ступала по полу и садилась у кроватки дочери. Порой мне хотелось положить на спинку малышки ладонь, чтобы она поднималась и опускалась в такт ее дыханию.

Теперь я боюсь. Боюсь себя и того, на что я способна. Боюсь собственного разума.

Пратты были больны. Теперь я знаю почему они с таким маниакальным упорством хотели иметь ребенка и как уединенная жизнь на острове усугубила их патологию до такой степени, что они совершенно оторвались от реальности и даже не понимали, что делают что-то ужасное. Доктор Уинтер объяснила это мне, когда узнала, что я во многом лгала. Им пятнадцать лет отказывали в усыновлении, но когда ребенок у них все же появился, они не смогли его уберечь. Потом взяли меня к себе, чтобы заботиться и воспитывать как свое дитя. Но потом я родила дочь, ставшую для них подарком небес, о котором они так долго молили Господа, и тут же превратилась в злую силу, пытающуюся воспрепятствовать осуществлению Божьей воли.

Но после той ночи в лесу доктор Уинтер поведала мне и кое-что еще. Предупредила, чтобы я была готова. Она сказала, что когда ФБР найдет Праттов, то есть Петерсонов – если, конечно, найдет, то те расскажут совсем другую историю. Историю о перепуганной девочке-подростке, которая обратилась за помощью и в итоге оказалась в их доме. Которая попросила спасти ее от семьи, в которой происходило что-то ужасное. Билл и Люси объяснят, что я могла уехать от них когда заблагорассудится. Воспользуются моими же словами, которые я произносила в минуты слабости, расскажут, как я с ними смеялась, сидела за одним столом, позволяла им меня обнимать, целовать в лоб и говорить, что они меня любят. Я была страшная лгунья. И они не преминут использовать этот аргумент против меня.

Но все их потуги не будут иметь никакого значения. Потому что я нашла способ заставить их заплатить.