Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Берр, безусловно, не испытывал того отвращения к использованию патронажа, или того, что часто называли "коррупцией", которое было у такого идеолога революции, как Джефферсон. Берр совершенно беззастенчиво рекомендовал всех и каждого на должность - даже, в конце концов, самого себя. Джефферсон вспоминал, что впервые встретил Бурра, когда тот был сенатором от Нью-Йорка в начале 1790-х годов, и сразу же проникся к нему недоверием. Он вспоминал, что когда администрации Вашингтона и Адамса собирались сделать важное военное или дипломатическое назначение, Бурр быстро приезжал в столицу, "чтобы показать себя" и дать понять администрации, по словам Джефферсона, "что он всегда на рынке, если он им нужен". Ревностное отношение Бурра к покровительству сыграло решающую роль в том, что в конечном итоге Джефферсон убедился, что Бурр - не тот республиканец, который нужен Джефферсону.12

Для Берра дружба с людьми, создание личной преданности и связей были способом ведения политики и жизни общества. Аристократы были покровителями, и у них были клиенты, которые были им обязаны. Поэтому Берр стремился покровительствовать как можно большему числу людей. Его знаменитая либеральность и щедрость выросли из этой потребности. Как любой "великий человек" той эпохи, он даже покровительствовал молодым художникам, в том числе нью-йоркскому живописцу Джону Вандерлину, которого он отправил в грандиозное турне по Европе.

Большая часть сохранившейся переписки Берра касается либо покровительства и влияния, либо спекулятивных схем получения денег. Многие из его писем - это наспех нацарапанные заметки занятого человека, у которого не было ни времени, ни желания излагать многое на бумаге. Они предназначались на данный момент и, в отличие от писем других основателей, редко писались с расчетом на будущую аудиторию. В самом деле, однажды он предупредил своих клерков: "Написанное остается".13 Он всегда опасался, что его письма могут "оплошать", и поэтому старался избегать в них слишком многозначительных слов. "Если бы было тактично, я бы писал просто", - сказал он однажды, но в его заговорщицком мире редко можно было писать просто. К своим письмам он неоднократно прикладывал предупреждения: "Ничего не говорите об этом другим людям", или "Пусть не возникнет подозрений, что вы в курсе этих дел", или "Не должно показаться, что на рекомендацию повлиял я", или "Не должно показаться, что вы и я действуем согласованно".14

Но особенность переписки Бурра выходит за рамки его стремления к спешке и секретности. Берр никогда не развивал свои идеи о конституционализме или государственной политике так, как это делали другие государственные деятели революции, потому что, по правде говоря, его мало волновали подобные вопросы. Если у него и были какие-то идеи относительно новой федеральной Конституции 1787 года, он не оставил о них никаких записей. Ему также нечего было сказать о большой финансовой программе федералистов начала 1790-х гг. Хотя в 1791 г. - в год своего избрания в Сенат США - он упомянул план Гамильтона по созданию национального банка, он признался, что не читал аргументов Гамильтона.15 Берр не имел "никакой теории", говорили о нем; он был "просто человеком фактов". Похоже, его не очень заботило, что о нем подумают потомки. Берр, сказал Гамильтон в своем самом уничтожающем обвинении, "никогда не проявлял стремления к славе".16

Берр никогда не притворялся общественным деятелем, как это делали Вашингтон, Джефферсон, Адамс, Мэдисон, Гамильтон и другие основатели. В нем не было ничего самодовольного и лицемерного. Возможно, потому, что он был так уверен в своем аристократическом происхождении, у него не было той эмоциональной потребности, которая была у других государственных деятелей Революции, оправдывать свой джентльменский статус, постоянно выражая отвращение к коррупции и любовь к добродетели.

В начале 1790-х годов Бёрр мог пойти по нескольким направлениям; только ряд случайностей и его собственный темперамент привели его в Республиканскую партию. Он выступал против договора Джея и поддерживал Демократическо-республиканские общества вопреки критике Вашингтона. Когда его попытки стать вице-президентом в 1796 году не увенчались успехом, он потерял интерес к своему месту в Сенате; он перестал посещать заседания и посвятил свое внимание зарабатыванию денег с помощью спекуляций. Поскольку в законодательном собрании штата было больше возможностей для заработка, чем в Конгрессе, он вошел в собрание Нью-Йорка в надежде помочь своим деловым партнерам и восстановить свое личное состояние. Он добивался освобождения от налогов, хартий на строительство мостов и дорог, земельных щедрот, прав иностранцев на владение землей - любых схем, в которых были заинтересованы он и его друзья. Его махинации с Манхэттенской компанией в 1798-1799 годах, когда он использовал государственную хартию для обеспечения водой города Нью-Йорка в качестве прикрытия для создания банка, были лишь самой известной из его корыстных махинаций.