Энские истории

Но я почувствовал этот толчок — и проснулся. Проснулся и тут же посмотрел в окно — мы медленно набирали скорость. Я перевел взгляд на соседнюю полку: там никого не было. Ее не было! Я рывком вскочил на ноги и проверил, на месте ли ее вещи. Вещей тоже не было. Она вышла! Незаметно скрылась, пользуясь тем, что я спал. Что-то здесь не то! Она ведь собиралась ехать до Москвы? Нет! Тут дело неладно. Я заглянул под подушку и ощупал карманы: пистолет и деньги не пропали.

И все же — что-то было не так. Что-то случилось нехорошее. Я мучительно раздумывал, что же могло случиться, и вдруг понял: перстень! Коробочка с перстнем исчезла!

Я засунул пистолет за пояс и выскочил в коридор. Мы еще находились в пределах станции; я бросился в тамбур. Худая рыжая проводница стояла в дверном проеме с флажком в руке и прижимала острый локоть к пологой груди.

— Где она? — спросил я.

— Кто? — не поняла проводница.

— Ну, эта женщина… Моя попутчица из третьего купе!

— Она только что вышла, — недоуменно ответила проводница.

— Мне тоже нужно выйти, — заявил я; а поезд между тем набирал ход.

— Нельзя, — пробовала сопротивляться проводница, но я заорал:

— Прочь! А не то я сорву стоп-кран! — и не дожидаясь, пока она освободит мне дорогу, я решительно шагнул вперед.

— Да черт с тобой! Прыгай, ненормальный! — закричала проводница, повисая на поручне и едва успевая от меня увернуться; она испугалась, что я вытолкну ее. Честно говоря, я был близок к этому; вздумай она сказать мне еще хоть слово поперек, и я бы в тот же миг выкинул ее на рельсы.

Я прыгнул и, не удержавшись на ногах, растянулся на земле; в нос ударил терпкий запах смоленых шпал. Ладони саднило; я расцарапал их о щебень, которым был засыпан промежуток между путями; хорошо еще лицо не разбил.

Я вскочил и побежал к вокзалу; навстречу зеленой изгибающейся змее, громыхавшей мимо меня.

* * *

Это была совсем небольшая станция. Настолько небольшая и незначительная, что никто не считал нужным заменить перегоревшие лампочки на фасаде вокзала — маленького кирпичного домика с выбеленными известью стенами. Из-за перегоревших лампочек я так и не смог прочитать название; в конце концов, это было не так уж и важно. Какая разница, как называется это проклятое место?!

В здании было пусто; ни единой живой души; везде порядок и чистота; вдоль стен — старые некрашеные скамейки. Под потолком крупная ночная бабочка с громким шорохом билась в матовое стекло плафона; она отчаянно стрекотала треугольными коричневыми крыльями, возмущенно поводила длинными загнутыми усиками, но никак не могла достичь желанного света, попасть в самый центр его мертвящего сияния. Испачканное побелкой стекло надежно отделяло ее от заветной цели; все усилия были тщетны, как она ни старалась. Ее пульсирующая тень нервно металась по потолку.

Я вышел из здания вокзала и вновь окунулся в темноту. Куда же она могла деться? По обе стороны от железнодорожных путей черными неровными глыбами громоздился ночной лес; ветер шелестел в густых кронах спящих деревьев. Он то налетал энергичными порывами, и тогда листья злобно шипели — так, что становилось не по себе; то стихал до едва различимого плеска.

Ну не в лес же она подалась, правда? С чего это молодая красивая женщина побежит ночью в лес? Что ей делать в этом лесу?

Мимо меня она пройти не могла; кроме вокзала, никаких строений больше не было видно — значит, и зайти ей было некуда. Я решил, что надо идти по путям; в ту сторону, откуда мы приехали. То есть — от Москвы.

Вам не приходилось бегать по шпалам? Весьма утомительное занятие: чтобы не оступиться и не сломать себе ненароком ногу, приходится семенить, ведь расстояние между шпалами невелико. Со стороны это выглядит очень смешно, однако я утешался тем, что меня никто сейчас не видит.

Сколько времени прошло, не скажу точно, но вдруг я отчетливо увидел ее; луна показалась из-за верхушек деревьев и осветила железную дорогу. Отполированные рельсы тускло блестели в холодном лунном свете. Совсем недалеко, метрах в пятидесяти впереди меня шла эта женщина.

— Стой! — окликнул я ее, но она даже не обернулась. Не обернулась, но и шагу не прибавила. Я побежал быстрее. Я задыхался; пот ручейками бежал по моей спине и лицу.

— Стой! — снова крикнул я, разозленный. Я видел, как вздрогнули ее плечи; сомнений быть не могло: она меня услышала. Но все равно не остановилась. "Чертова баба!" — выругался я про себя. "Догоню — не знаю, что сделаю!"

Через пару минут я ее догнал; сдернул с нее эту дурацкую шляпу и забросил в кусты; затем крепко схватил за воротник и резко развернул к себе.

— Ну что, сука? — процедил я сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не ударить ее: наотмашь, по лицу — так, чтобы хорошенько разбить губы и нос. — На камушки потянуло? Ты знаешь, что чужое брать нехорошо? Верни то, что взяла!

Она стояла и смотрела мне в глаза: совершенно спокойно, словно размышляя о чем-то:

— Зачем он тебе? Зачем ты хочешь вернуть себе то, что тебе не принадлежит?

Эти слова привели меня в бешенство. Я все-таки не удержался и отвесил ей тяжелую пощечину; она еле устояла на ногах.