Энские истории

— Ну что? — не скрывая торжествующих ноток в голосе, сказал я. — Путешествие получилось интересным?

Она равнодушно пожала плечами и как-то чересчур спокойно улыбнулась:

— Оно ведь еще не закончилось.

Признаться, ее тон несколько охладил мой самодовольный пыл. Я ожидал радостного смеха, краски смущения или даже легкой обиды, но никак не равнодушной улыбки!

— Скоро закончится, — уверенно сказал я.

— Конечно… — она казалась задумчивой. — Скоро все закончится. Вот только как?

— Ну, как? Будем надеяться на лучшее, — моя уверенность постепенно улетучивалась.

— Да, мой милый, — мне послышалась в ее голосе грусть. — Надежда — это даже не мечта. Надежда нематериальна; поэтому она и умирает последней. Или не умирает вовсе. В отличие от людей.

— Что ты этим хочешь сказать? Что дорожный секс настраивает тебя на философский лад? — я был язвителен и даже груб.

— Мой мальчик, зачем ты хочешь меня обидеть?

Ненавижу в женщинах это отвратительное свойство; стоит хотя бы раз переспать с ней, и она тут же начинает относиться к тебе немного свысока: сюсюкать, мудро улыбаться, называть тебя "малышом" или "мальчиком" и так далее. Что это? Непроизвольная реализация материнских инстинктов? Не знаю. Не знаю и знать не хочу, но мне это очень не нравится.

— Я вовсе не собираюсь тебя обижать, моя девочка, — я выделил эти слова особой интонацией. — Просто не люблю в людях эту черную меланхолию. Ну что ты сразу начинаешь: "Чем это все закончится?" А чем это должно закончиться? Законным браком, что ли? Я даже не знаю, может быть, ты уже замужем. А? Ты замужем?

— Разве дело в этом?

— Нет? Не в этом? Тогда в чем же?

Она взяла со стола стакан и сделала пару глотков.

— В чем? В том, что мне не хочется с тобой расставаться.

Честно говоря, моему мужскому самолюбию это польстило. Уголки моих губ дрогнули, но я заставил себя скрыть улыбку.

— Вот как? Ну что же? Давай будем встречаться. Напиши мне свой телефон, адрес. Ты ведь живешь в Москве?

Она слабо кивнула.

— Ну вот, — стараясь быть убедительным, сказал я. — Я обязательно тебе позвоню. И даже как-нибудь заеду. Я теперь… тоже буду жить в Москве. Наверное. Понимаешь, при такой службе, как у меня, человек не принадлежит сам себе, — мне показалось, что я нашел хорошую отговорку. — Ну, чтоб тебе было понятнее… Ты смотрела кино про Джеймса Бонда? Так вот: я — российский Джеймс Бонд.

Ее глаза как-то странно заблестели; в полумраке купе было непонятно — то ли от слез, то ли от смеха.

— Какой ты глупый! Российский Джеймс Бонд… Ты совсем еще мальчик. К сожалению, не очень хороший…

— Ну, знаешь… — рассердился я. — Что ты заладила: мальчик, мальчик? Какой я тебе мальчик? Мальчики не носят оружие… И не получают пулевых ранений… И вообще… — я махнул рукой.

— Ты еще не сказал: и не трахают в поезде случайных попутчиц. Так ведь? — закончила она за меня.

— Да! Если угодно, и это тоже! — подтвердил я.

Она молчала. Повисла долгая пауза. Я почему-то почувствовал себя неловко и решил первым нарушить затянувшееся молчание:

— Ну ладно… Не сердись, — примирительно сказал я ей. — Я был неправ. Понимаешь, устал. И эта рана… Да и вообще — у меня выдалась очень трудная неделя… Прости. Мне совсем не хочется под конец омрачать то, что так хорошо начиналось. Мы с тобой еще обязательно встретимся. Вот разберусь с делами — и встретимся.

— Нет, Сашенька. Боюсь, что нет.

— Ну ты что — опять за свое? — я снова начал закипать. — Сказал: встретимся — значит, встретимся.

— Хорошо, — согласно кивнула она. — Пусть будет так.

— Да так оно и будет, — заверил я ее. — А сейчас мне надо отдохнуть. До Москвы еще далеко?

— Не очень. Часов шесть.

— Ого! Целых шесть часов. Этого мне вполне хватит, — я был рад, что разговор перешел в более спокойное русло. — Я посплю, а ты меня разбудишь, если что? Ладно?

— Разбужу, — сказала она и отвернулась к окну.

Все, на этом надо было заканчивать беседы, а то ведь можно бесконечно выслушивать эти бабьи бредни и бесконечно пытаться в чем-то ее переубедить. Я положил пистолет под подушку, деньги — в карман; "дело не в том, что я тебе не доверяю, просто — привычка, выработанная годами", завалился на полку и отвернулся к стене. И действительно, я скоро уснул: крепко и без сновидений.

* * *

Проснулся я от толчка. Знаете, когда поезд трогается, локомотив толкает задом первый вагон, первый вагон толкает второй, и так далее, вплоть до последнего; а уж последнему толкать нечего, и он передает энергию удара обратно, вперед; толчок возвращается к локомотиву, и поезд трогается. А не было бы этого толчка, так и не тронулся бы; буксовал на месте; шутка ли — сдвинуть такую махину?

Первый толчок всегда ощутим; а потом поезд разгоняется бесшумно, очень плавно — почти незаметно.