Энциклопедия русской пустоты

– Я до магазина съезжу и обратно.

– Да нафига? Давай просто на телефон дубль запишем.

– Мороз буянить будет. Я быстро.

И улыбнулась, ускользая. Лодочник в резиновых сапогах с угрюмой бровью оттолкнулся дремучим багром и завёл мотор: Юля сразу достала книжку и ткнулась, а Сеня как дурак стоял, махал… Потом бросил.

Ладно – в одного так в одного. Так, у этих он был, у этих был – ага, вон дом: на гриб похожий, с хмурыми досками. Сенька сверился с блокнотом: Любовь Маринишна, живёт с дочкой… местные ходят к ним за травами, советами, молоком… Ну да. Ничего необычного.

Он ненавязчиво постучался и услышал нечто похожее на приглашение. Тут же на пороге шандарахнувшись о низкорослый косяк головой, Сеня – резко – почувствовал: это не люди (ударом его как бы отвлекали от этого тинистого ощущения). Он ни за что не мог бы точно объяснить, в чём именно дело, но был уверен, что что-то очень не так.

Мать и дочь сидели на скамье кухни промасленно-жёлтого цвета: по драному линолеуму выхаживал какой-то необычайно яркий петух и в неясном порядке выклёвывал семечки. Женщины внимательно следили, с каким-то будто бы трепетом, и записывали. Гостя – встретили равнодушием.

– Здравствуйте! Я из Архангельска, у нас фольклорная экспедиция: собираем байки, песни, легенды… Мы здесь неделю уже – вы, может, слышали? – сказал он побойчее, а вышло страшно фальшиво.

– Ты на стульцик-то садись, – сказала резкая бабка, продолжая записывать что-то.

Растирая лоб, хмуро, недоверчиво, ощущая на шее какую-то тугую петлю, Сенька сел за этот стол, за которым сидел, кажется, что вечность (время не шевелилось, побледнелое). Изображая непринуждённость, он достал блокнот, диктофон – и заметил: в углу, на печке, свисала какая-то вялая, неестественная нога с седыми волосками.

– Не разберёшш! – весело сказала молодая, взглянув на диктофон.

Сеньку как бы иглой проткнуло, он повернулся – прямо в этот вырезанный из всякого пространства зелёно-чадный взгляд. Глаза её были похожи на глаза, нос похож на нос, губы похожи на губы, но эти насмешливые лисьи скулы, этот рыжий кошмар волос… Парализованным взглядом, Сенька смотрел в это неотвратимое лицо, чувствуя, что он не в силах от него оторваться – никак, никогда.

– Сонь, споди шаромыгу сыми, – сказала бабка, пристально усыпая бумагу невразумительными закорючками.

Соня улыбнулась Сеньке весёлой пастью (все зубы попрятались за сплошной десной) и юркнула в дверь. Он выпучил вслед глаза.

– Ниласка у вас роба, студёнты, – прошамкала Любовь Маринишна, сидевшая в какой-то чалме, закрученной на цыганский манер.

– Почему неласковая?

Та – неотрывно глядя на петуха – молча щёлкнула чайник.

– Вы не против, если я задам пару вопросов?..

Потихоньку, Сенька расспросил её, кажется, обо всех аспектах бытия: когда кончились вопросы из его методички, он перешёл на вопросы из чужих блоков. Без толку. С издевательским упрямством, старуха игнорировала все вопросы… Ну и ладно! – зато расшифровывать не придётся. Откинувшись на спинку, Сеня просто пил чашку за чашкой (голубоватый фарфор – да ещё с блюдечками) и смотрел, как Любовь Маринишна вышивает какие-то пяльцы. Тут петух вдруг вспрыгнул на стол и стал важно выхаживать.

– Красивый петух, – заметил Сенька.

– Эко не петух, а Ерофе Палыць, – поправила бабка.

– Ерофей Палыч? В смысле?

Реакции не последовало. Сенька бросил взгляд на печь – висевшая нога как будто бы помолодела (вроде бы: кажется): но точно что-то в ней было ненормальное, как если бы это была только ловкая подделка под человека.

– А кто это там? – кивнул Сенька шёпотом.

Никакой реакции.

– Там, на печке, – кивнул он ещё раз.

– А. Дак знаю, – отозвалась бабка. – Эко Серафима Пётровна с Ондозера, гостит ишшо. Полёжала, подумала и пришла ноцесь. Было дело. – Бабка прищурилась – не то добро, не то лукаво. – Носыряты ты парух, так и озденуть можжо.

Намёк был прозрачен. Сенька допил чашку, сложил диктофон, блокнот, и отправился со своим «носырятством» в следующий дом. Когда же, вернувшись на базу в школу, он стал узнавать про Серафиму Петровну, Мороз, с чернявыми глазами, усмехнулся в бороду и проговорил: «Была у нас такая, да. Только умерла она прошлого года…».

– Ты просто забыл главное правило, – говорила Юля, собирая рюкзак на следующее утро, – респондент не держит нужную инфу в оперативной памяти – для него это очевидная часть быта. Вот ему и странно, когда приходят студенты и спрашивают про домовых.

– Да у них там труп лежал и болтал ногой!.. А петух?!

– О, петух тебя серьёзно напугал! – усмехнулась Юля, с ехидным уголком у рта. И тут же хлопнула Сеню по плечу. – Пошли, фантазёр!

И снова на ревущей лодке, снова бледноглазое озеро – с горизонтом сердитых хвой, валунов, болот без дна, с смутным лицом переправщика…

Когда они приблизились к дому – бабка с дочерью сидели на крылечке, перебирали картошку.

– Здравствуйте. – Юля слегка поклонилась. – Мы студенты, из фольклорной экспедиции. Хотим поговорить.

– Бесёда эко хорошшо, – сказала бабка, отирая руки о фартук.

Юля скептически посмотрела по сторонам: