Энциклопедия русской пустоты

– А вы не против в доме поговорить? Просто ветер, а у нас микрофоны…

– А пусь ёго дует! Цё душегубица, когды вёдро глянь какая.

Соня вдруг резко захохотала, пряча смех под губами – и тут же смолкла. А Сеня с Юлей переглянулись, достали диктофоны и принялись за работу.

Получалось у Юли правда ловко. Свои вопросы она не то чтоб задавала – она как бы советовалась. Ну а бабка охотно рассказывала: про порчу, про заговоры, про травы какие-то… Но какую-то щепоточку, что-то самое важное – она неизменно припрятывала и заминала.

А Сеня толком и не слушал (это не люди! это не люди!): с отнимающимся дыханием, теребя пальцы, он взглядывал то на Юлю, то на Соню, – а большей частью не смотрел ни на ту, ни на другую и разглядывал шлявшихся у забора телят (и этот умиротворяющий запах коровьих лепёшек…).

– О! Гадания – это интересно! – продолжала Юля с азартом.

– А цё интересна, – бабка пожала плечами. – Катицца в лунну ноць по езёру, кладёшш на дно зырянки зерцало – да гленько. Вот и сё гаданье. Девкам смехом звати!

– Очень интересно! А теперь я хочу с Серафимой Петровной поговорить.

– Дак ушла она.

– А куда? Я догоню.

Сенька наклонился к Юле на ухо:

– Ты что делаешь? Он же покойница!

– Ну вот и будет интервью с ревенантом.

– Так нельзя же… беспокоить.

– Ты учёный или нет? – пихнула его Юля.

Тут к крыльцу вернулась Соня – в сарафане, с двумя фарфоровыми чашками – покачнулась вдруг и вылила обе Юле на руку. Та, вздыбясь, заорала (Сенька подскочил тоже) – и рванулась к раковине.

– Умывальник не лём, – сказала Соня равнодушно. – Тамо боцьки на грядцах.

Продолжая орать, Юля побежала за дом, – а Сеня так и стоял смятённым придурком. Вдруг – Любовь Маринишна веско цокнула и куда-то исчезла.

Они стояли вдвоём – секунду, две – в тишине: какой-то извечной, как бы сплетённой некими мастеровитыми пауками… Сенька всё ещё морщился, подрагивая и представляя эту обваренную руку (бедненькая!), а Соня как-то странно закусила губу и проговорила невинно:

– Пойдём на запольки.

– В смысле? – Он весь оторопел.

Соня не отвечала.

– Какие ещё запольки? – попробовал он опять.

А Соня молча взяла его за руку и поволокла.

Поволокла быстро, даже удивительно: перед глазами сменялись картинки – насупленная хвоя, каменистые пустоши, вязкие топи – среди бескрайне-жёлтого камыша, у какой-то гнилозубой мельницы, они остановились. Кусок жернова болтался со скрипом, пустые глазницы гудели чернотою, а кругом – какое-то бесконечное, несметное болото, голубое наваливающееся небо, заунывные лягушки. Где-то далеко – в мглистой дали – виднелся островок леса и, кажется, намёк на деревню.

– Красиво, – проговорил Сенька, пытаясь совладать с комом в горле.

А Соня тихо, неторопливо, подошла вплотную – Сеня вжался в выцветшие доски, – огромно улыбнулась одной десной, наклонила голову к плечику, к другому и уставилась двумя безднами, надувая радостные ноздри. Затем она ласково взяла свою добычу за руки – и – набросилась в диком поцелуе.

Сеня сошёл с ума и провалился со всей страстью (и хватал её спину – как-то неловко и монотонно), но только Соня вдруг оторвалась, скинула лямки сарафана и подняла руки вверх, являя голые подмышки и остальное, Сеню вдруг передёрнуло – он отвернулся: уставился в поле.

– Я не могу так, – сказал он и смолк.

Соня посмотрела, не поняла и положила голову ему на плечо:

– Цюдной ты.

В желтизне квакали лягушки. Комары били прямо в лоб.

– Я Юлю люблю, – проговорил он, чуть путаясь в «л».

– Ну дак люби, – сказала Соня, носом в плечо.

– А она меня – нет.

– Ну дак не люби.

Сенька отдёрнулся и сделал несколько шагов – Соня села на корточки, обхватила коленки.

– К тому же, – заговорил он, как-то дрожа, – я тебя совсем не знаю… Мы не общались. Мы даже не гуляли!

Хмыкнув, Соня откинулась в траву – в этом скатанном сарафане, совершенная в наготе, она водила пальчиком по травинкам как дирижёр. Смущённый, Сенька заглянул в мельницу – разруха, гнилые доски, бурьян – и оглянулся: Соня так и лежала с голой грудью. Он резко подошёл к ней и попытался зачем-то надеть на неё лямки, но та выскользнула и снова растянулась в траве, блаженно растекаясь лицом.

– Ну какое у нас будущее, а? Ты же не поедешь со мной в Архангельск! – Он стоял над ней, руки строго в карманы.

Очень внимательно – Соня уставилась внезапно глаза в глаза: из женщины-женщины она вдруг сделалась маленькая девочка:

– Ты оногдысь тако вадиво говоришь, как бутто тебе цё-то интересна.

– Это называется «вопрос».

– Чешуя какая! Оно ж всё вмёсте лёжит. Нать только вдругорядь туда посмотрем – и всё понятно.

– Ну это ж вы, ведьмы – ведаете, – проговорил Сенька сквозь зубы.

Соня вскочила вдруг и схватила его как мягкую игрушку. То ли улыбаясь, то ли хмурясь, она что-то долго изучала в его лице и внимательно мяла руки (не отрывая жадного взгляда):

– А вы – много вопрософ спрашивам. – И поцеловала в нос.

Хотя у Юли было много вопросов (диктофоны все куда-то запропали), когда Сенька вернулся, она задала только один:

– Где ты был? – И уставилась с какой-то подпрыгивающей истеричностью.

– Гулял, – ответил он, играя губами. – Красиво тут! Как твоя рука?