Энциклопедия русской пустоты

– Нормально. – Юля метнула взгляд на забинтованную руку с сигаретой, и снова на него – этот тяжёлый каштан.

Не выдержав его, Сеня облокотился о перила, сверкнул зажигалкой, выдохнул дым. Мимо проходил Мороз: вечный ящик водки и косая борода с заиндевелой сединой…

– Александр Викторович! – окликнул его Сенька. – Здрасьте! А вы не подскажете, у кого про ведьм можно почитать?

Мороз подозрительно замер:

– А зачем тебе?

– Респондента нашёл хорошего.

– У тебя же другой блок был? – Мороз пощурился. – Про народную Библию, так?

– Ну Александр Викторович! Очень респондент хороший!

– Ну раз хороший… – усмехнулся тот в бороду и дальше пошёл. – Завтра дам тебе книжку Головина. А вы там давайте, на костёр приходите – у нас сегодня инициация.

– Обязательно! – крикнул Сенька и на Юлю посмотрел.

А экспедиция продолжалась. Тайком, на мельнице, Сенька с Соней встречались, целовались, гуляли по болотам, по дубровам: он задавал вопросы – Соня неохотно отвечала, целовались опять (не доходя известного предела), а Сенькина монография про ведьм – тучнела помаленьку…

– О, Ерофей Палыч! – заметил Сенька петуха, забредшего к ним в уголок (они и матрас какой-то приволокли, и котелок, и кружки).

Соня подняла головушку с его груди:

– Эко не Ерофе Палыц, эко другова – на мамку поглядует. Кыш отсель!

– А что за зёрнышки вы тогда на кухне считали?

– Ерофе Палыц у нас главной дядина, он отцёт передавах. Ты ишша не устал спрашивам? Не лихо тебе? – И протянула губы уточкой.

– Погоди, – Сенька отодвинулся и сел. – У вас на печи тогда лежал кто-то. Это же Серафима Петровна, да? Она ревенант? Возвращенец?

Соня приподнялась на локте, поправила волосы и, обжигая болотисто-зелёным взглядом, ласково проговорила:

– Ты б в местны кулёмки не лез, Сенецка, а то бабка хуй поставит.

– А это… кхм… плохо разве?

– А ты тада ни делов делать не сможешш, ни посцать сходить. И попы не в помочь – кто обаву поставил ейна токмо и снять можат.

– Интересно. – Сенька записал в телефон.

– Ужа-ты! Помолци.

– Ужаты, – согласился Сеня и улыбнулся как довольный кот.

Нос её был похож на нос, а губы были похожи на губы – глаза, приблизившись, вдруг разбежались в лучики (взгляд довольной лисицы), руки обвили шею, Сонечкино лицо придвинулось, накинулось…

– И-и-и ещё… – пробормотал Сеня смущённо. – Вот когда…

Соня отпихнула его и уставилась как прелый лист: её личико моментально преобразилось в жужжащий ком ненависти – резко.

– Лешшой! Цё те нать? Изгаляца со мною? Ты меня цюхать хоцеш? Ляды тя дери! – выплюнула она с достоинством, оправила комбинезон, напялила сапоги и устремилась в камыш.

Сенька бросился за ней:

– Постой! Постой! – Он схватил её за руку: как цветок. – Ты не подумай, что я… Я без ума от тебя!.. Просто про банников и домовых у вас каждый второй рассказывает, а по кикиморам у нас голяк. Я только про кикимор – и больше ни одной вещи не спрошу! Клянусь.

Она обернулась – лицо переливалось, как бы не решаясь, на каком остановиться, – и закричала в глаза:

– Мне надоелы отвецять твои напусты вопроссы! Пошол вон!

И ушла – сапогами хлюпая – в липкое болото (камыш своими дудочками виновато прошуршал по белому бедру). Шагов через пять, она вдруг замерла. Глянула через плечо. Улыбнулась этой страшно-чарующей улыбкой в одну десну:

– Ладно… Споди сюды, я выкажу те кикимыр.

Сенька сбегал на мельницу за рюкзаком, вернулся, взял её за руку…

Побежали леса, побежали пространства, реки, холмы, сизые лунки озёр и разливы сосен – вдруг, они рухнулись вниз, где не было камышей, только спички деревьев, мшистые ковры, топи, из которых можно и не вернуться. По колено в воде, в тусклой дымке, Сеня смотрит по сторонам, а Соня тащит его куда-то – не оборачиваясь, как палач.

Вдруг – она выпустила руку и отпрыгнула вбок: только круг на воде. Барахтаясь, Сенька шарил руками в этой холодной жиже, раздвигая занавесы веток – нигде, ничего, никого.

– Со-ня! – кричал он, складывая руки.

Нет ответа.

И глушь непонятная, и деревья странные. И небо – муть. Интересно – сейчас день или ночь? Он покричал ещё несколько раз, и потихоньку стал двигаться в поисках выхода.

За секунду до этого волоски на руках напряглись – (ни одной птицы) – Сенька попросту не успел сообразить, что именно тут не так, только ощутить, и вдруг – за частоколом из хилых деревец – он рассмотрел некое странное полое пространство, навроде как бы пруда, по которому в совершенном спокойствии разгуливают что-то пять или шесть девиц, голых напрочь, с длиннейшими волосами (Сенька даже загляделся), потихоньку делающих свои какие-то дела: они то ли собирали что-то, то ли сажали, то ли поминки справляли, то ли свадьбу – и ещё при этом они что-то пели на каком-то ломанном, нечеловечьем языке:

Дыыыр о-о-о-са, ой-ма-лю-у-у-ма!

Ой ма-лю-юб-зоорма! Узург олбо, ыщ-ва!

Ыщ-ва, дыр о-за! Ыщ-ва, юб-зорма! Ыщ-ва, охан-тэ!

Брыкнулась тихая мысль включить диктофон, но вместо этого Сенька как дурак вышел из безопасных деревьев и спросил запинающимся голосом:

– Из-вините, а в-в-вы случайно Соню не видели? В-ведьмина дочка.