Эон. Исследования о символике самости

³¹⁷ 1. ГОРА означает восхождение, в частности мистическое, духовное восхождение ввысь, к месту откровения, где присутствует дух. Данный мотив настолько хорошо известен, что нет нужды подтверждать его документально[582].

³¹⁸ 2. Центральное значение ФИГУРЫ ХРИСТА для той эпохи подтверждается многочисленными источниками. В христианском гностицизме это была визуализация Бога как Архантропоса (Первочеловека = Адама) и, следовательно, эпитомия человека как такового: «Человек и Сын Человеческий». Христос – внутренний человек, достигаемый в процессе самопознания: он – «Царствие Небесное внутри нас». Как Антропос он соотносится с тем, что эмпирически является самым важным архетипом, а как судья над живыми и мертвыми – с реальным организующим принципом бессознательного, четверицей (кватерностью) или квадратным кругом самости[583]. Утверждая это, я исхожу из опыта, свидетельствующего, что мандалоообразные структуры обладают значением и функцией центра бессознательной личности[584]. Кватерность Христа, о которой необходимо помнить в связи с данным видением, подтверждается символом креста, rex gloriae и Христа как года.

³¹⁹ 3. Порождение ЖЕНЩИНЫ из бока предполагает, что Христос интерпретируется как второй Адам. Порождение женщины означает, что он играет роль Бога-Творца из Книги Бытия[585]. Как Адам до сотворения Евы рассматривался разными традициями мужского/женского пола[586], так и Христос здесь демонстрирует свою андрогинность[587]. Первочеловек обычно гермафродит: в ведической традиции он также порождает свою женскую половину и соединяется с ней. В христианской аллегории женщина, возникшая из бока Христа, означает Церковь как Невесту Агнца.

³²⁰ Расщепление Первочеловека на мужа и жену выражает акт зарождения сознания: оно дает начало парным противоположностям, тем самым делая сознание возможным. Для наблюдателя сего чуда, Марии, видение было спонтанной визуализацией или проекцией бессознательного процесса в ней самой. Опыт показывает, что бессознательные процессы являются компенсаторными по отношению к определенной сознательной ситуации. Расщепление в видении, таким образом, будет указывать на то, что оно компенсирует некое сознательное состояние единства. Это единство, вероятно, прежде всего относится к фигуре Антропоса, вочеловечившемуся Богу, занимавшему первое место в религиозных интересах того времени. Он, по словам Оригена, «Vir Unus»[588], «один, единый человек». Именно с этой фигурой столкнулась Мария в своем видении. Если мы предположим, что реципиентом видения была действительно женщина – предположение, не лишенное оснований, – тогда в чистой, обожествленной маскулинности Христа ей недоставало уравновешивающей феминности. Отсюда откровение: «Я есмь оба – и мужчина, и женщина». Данная психологема до сих пор интегрирована в католическую концепцию андрогинности Христа как «Virgo de Virgine», хотя это скорее sententia communis, нежели conclusio. Средневековая иконография иногда изображает Христа с женской грудью, в соответствии с Песнью Соломона, 1:1: «Ибо сосцы [лат. ubera; в русском переводе «ласки»] твои лучше вина». У Мехтхильды Магдебургской душа замечает, что когда Господь поцеловал ее[589], оказалось, что у него, вопреки всяким ожиданиям, нет бороды. Признаки маскулинности отсутствовали. У Мехтхильды было видение, подобное видению Марии, где та же проблема решалась под другим углом: ей привиделось, что она перенеслась на «скалистую гору», где сидела Благословенная Дева в ожидании рождения божественного младенца. Когда тот родился, она обняла его и трижды поцеловала. Как указано в тексте, гора – аллегория «spiritualis habitus», или духовной установки. «Божественным наитием она знала, что Сын есть cокровенная сущность [medulla] сердца Отца». Эта medulla «укрепляющая, исцеляющая и сладчайшая»; «сила и величайшая сладостность» Бога даются нам через Сына, «Спасителя и сильнейшего, сладчайшего Утешителя», но и «сущность души есть сие сладчайшее»[590]. Из этого ясно, что Мехтхильда приравнивает «medulla» к сердцу Отца, Сыну и внутреннему человеку. С психологической точки зрения, «сие сладчайшее» соответствует самости, неотличимой от образа Бога.