Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Представьте себе вход в пещеру, попасть в которую можно только согнувшись. Сюда не проникает солнечный свет… Там, в четырех черных обшарпанных стенах, на полу, покрытом слоем грязи вперемешку с гниющей соломой, прозябают две, три или четыре семьи. У лучшей стены этой пещеры, где суше всего, стоят кормушки и ясли, к которым привязаны разные животные… Напротив свалены доски и тряпье – это место, где спят. В углу – камин, на полу валяется домашняя утварь. Ужасающая картина оживляется копошениями толпы полуголых, растрепанных женщин, абсолютно голых детей, катающихся в грязи, и спящих мужчин, в отупении растянувшихся на полу{111}.

То есть распространению вибриона в многоквартирных домах способствовали разнообразные бытовые факторы. Вдобавок уязвимость южно-итальянского порта усугубляла практика использования сточных вод для орошения полей, из-за чего на рынке появлялись продукты, опасные для жизни и здоровья. Как и во многие европейские города в XIX в., рано утром в Неаполь из пригородов приезжали земледельцы, чтобы собрать с улиц отходы жизнедеятельности людей и животных и использовать в качестве удобрения. В результате овощи, которые потом продавались на рынке, росли в неочищенных человеческих отходах, а груженные этими овощами телеги зеленщиков, направляющиеся в город, заодно везли и холерные вибрионы. Несло угрозу и другое фермерское ухищрение: перед тем как выкладывать на прилавок листовой салат и прочую зелень, их окунали в открытую сточную трубу, потому что аммиак, содержащийся в моче, придавал товару свежий вид. Риск покупателей подцепить какую-нибудь инфекционную болезнь был крайне высок.

Пресловутая перенаселенность города в условиях ограниченности ресурсов вела к существенному снижению заработной платы и лишила рабочий люд инструментов давления, позволявших отстаивать свои интересы и объединяться в профсоюзы. Оскудение сельского хозяйства южной Италии привело к тому, что город непрерывно пополнялся мигрантами, и каждый неурожай или падение цен на пшеницу усиливали этот приток. Таким образом, несмотря на почти полное отсутствие в Неаполе производства или других надежных перспектив трудоустройства, он всегда притягивал обездоленных из сельской местности. Приведу слова директора Неаполитанского банка, а позже – министра общественных работ Джироламо Джуссо: «Хотя Неаполь – крупнейший город Италии, его производственный потенциал с количеством жителей напрямую не связан. Неаполь скорее центр потребления, нежели производства. Это главная причина нищеты населения и того, что с течением времени она медленно, почти незаметного усугубляется»{112}.

По оценкам Государственного департамента США, средняя заработная плата в Италии была самой низкой в сравнении с остальной Европой, а в Неаполе – самой низкой в сравнении с другими крупными городами страны. По словам американского консула, среднестатистический рабочий получал так мало, что не мог позволить себе новый комплект одежды раз в год. Отработав стандартные 12 часов в день, неквалифицированный рабочий мужского пола получал сумму, не превышавшую стоимости четырех килограммов макарон. Ради пары ботинок, нужно было трудиться четыре дня. И это речь о рабочих на относительно привилегированных должностях, таких, например, как докеры, рабочие машиностроительных и металлургических предприятий, железнодорожники и трамвайщики. Им повезло – у них была стабильная работа.

Ниже по социальной лестнице обреталось множество мужчин и женщин, которые трудились в многочисленных крошечных мастерских, балансируя на грани разорения. Эти люди неслись по нисходящей спирали упадка, поскольку не выдерживали конкуренции с машинным оборудованием и постоянно прибывающими мигрантами. Сапожники, швеи, кузнецы, пекари, носильщики, кожевники и шляпники едва сводили концы с концами. То же касалось домашней прислуги, уборщиков и рыбаков – слишком уж много их оказалось в одной замусоренной бухте, воды которой мелким неводом прочесывало далеко не первое поколение.