Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Распространение холеры в городе усиливало социальную напряженность и часто приводило к насилию и бунтам. Одной из причин была разительная несправедливость: бремя болезни и смерти, как мы уже убедились, всецело обрушивалось на бедняков. У многих очевидная невосприимчивость богатых горожан к заразе вызывала вопросы и подозрения. Почему врачи, священники и чиновники перемещались по неблагополучным районам невредимыми, посещая пациентов и требуя соблюдать правила охраны здоровья, в то время как вокруг люди повально мучились и умирали?

У этой неуязвимости были веские эпидемиологические причины. Пришлые, появлявшиеся в зараженном районе в разгар чрезвычайной ситуации, в отличие от местных, жили в совершенно иных бытовых условиях. Способ передачи у холеры очень специфический, так что заезжие должностные лица, медики и священники не сильно рисковали. Они ведь не проживали в многоквартирных домах, которые посещали. Не ели и не спали в одном помещении с больными, не пили воду из резервуаров во дворах. К тому же они не ели фрукты, овощи и морепродукты с местных базаров и регулярно мыли руки.

Однако и без того перепуганным жителям нищих кварталов многое казалось подозрительным, и очень скоро разлеталась молва, что нездешние замешаны в бесовских кознях, а цель их – истребить бедняков в самой настоящей классовой войне. Ведь холера начиналась внезапно, и симптомы были таковы, что мысль об отравлении напрашивалась сама собой. Захоронение умерших строго регламентировалось: участие общины было исключено, покойных изымали у родни и бесцеремонно уносили, хотя те еще дергали конечностями, словно живые. Да и вообще, с чего вдруг эти пришлые, которых раньше тут в глаза не видали, заинтересовались здоровьем бедняков и тем, как они живут? Все это вызывало очень много вопросов. И когда в общине начиналась вспышка заболеваемости, то складывалось ложное впечатление, что чем активнее в дело вмешиваются посторонние, тем сильнее разгорается эпидемия. В умах людей, страдающих от нее больше всего, причина и следствие менялись местами.

Однако в Неаполе в 1884 г. ничто не подкрепило ходившие в народе конспирологические теории больше, чем поведение самих муниципальных чиновников в первые недели эпидемии. Власти города организовали специальные команды, которые мы сейчас назвали бы медицинскими бригадами или дезинфекционными отрядами. Они были вооружены и действовали практически как войска на вражеской территории. Охотно демонстрируя силу, они вламывались в дома, порой среди ночи, и требовали от всполошенных жильцов выдать тяжелобольных родственников для изоляции и лечения в отдаленной больнице, где, по слухам, их убивали. Эти же бригады отбирали у домочадцев заболевшего бесценные для бедняков вещи – постельное белье и одежду, которые надлежало сжечь, а затем принудительно окуривали и очищали помещения. Городские службы вели себя настолько бесцеремонно, что в прессе их повсеместно порицали, впрочем восхищаясь рвением и критикуя за методы. Как признался позже мэр города, одобренный им регламент действий в основном привел к росту недоверия и активному сопротивлению.

Люди даже помыслить не могли, что у властей благие намерения. Население сделало собственные выводы, и стоит ли удивляться, что в прессе стали появляться сообщения о «классовой ненависти», кипящей в Нижнем городе, и что чиновники жаловались на, как им представлялось, «невообразимое сопротивление низов мерам, направленным на их же спасение»{113}. Знаменательным и повторяющимся выражением народного протеста стало ритуализированное гражданское неповиновение, принимавшее различные формы. Одна из них – пищевая. Городские власти развесили объявления, рекомендовавшие исключить из рациона незрелые и перезрелые фрукты. Затем была предпринята попытка добиться соблюдения этой рекомендации посредством тщательной проверки рынков с конфискацией и уничтожением подозрительных продуктов. В ответ неаполитанцы устроили серию продовольственных демонстраций. Протестующие собирались на площади перед зданием муниципалитета и заставляли ее корзинами с инжиром, дынями и другими фруктами. Затем демонстранты принимались поглощать запретные плоды без всякой меры, а сочувствующие аплодировали и делали ставки, кто больше съест. Все это время они выкрикивали обзывательства в адрес чиновников.

Или же люди препятствовали муниципальным служащим, когда те пытались бороться с эпидемией при помощи очистительных серных костров. Горожане ненавидели эти костры, потому что от них шел вонючий едкий дым, который выкуривал из канализации на улицы полчища крыс. Французский доброволец, ставший свидетелем чрезвычайной ситуации, писал: